Мишка Forever

Игнатьев Илья

Мне уже на всё наплевать, если честно.

– Ну почему? Я умею говорить, - отвечаю я тихим голосом, но очень внятно, в ванной меня прекрасно слышно.
– Только что же тут говорить-то? Ваш сын всё сказал, вообще-то. Шёл я себе, домой торопился, снег такой классный, настроение было здоровское у меня! Ну вот, шёл и шёл, радовался, как маленький, а тут значит и стоит ваш сын. Вот, значит... С друзьями стоит, не один. Ну, я засмотрелся чего-то, а может замечтался, - говорю же, настроение было... Радовался я. Сам правда не знаю, чего это я так радовался. Ну, снег и

снег, - что я снега не видел, что ли. Ну и вот... поскользнулся как-то и прямо так вот лицом и руками об землю... А ваш сын такой добрый. "Погодите, говорит, сейчас я этому пацану помогу, надо, мол, этому пацану помочь, говорит, очень уж этому пацану плохо сейчас". И всё. Такой у вас хороший сын, отзывчивый. Хорошо вы его воспитали...

Голос мой начинает предательски дрожать, не заметно, но я-то чувствую. Блин, только бы не разревется! Этого только мне не хватает, - разреветься перед этим мужиком. В ванной совсем тихо. Мужчина, держа в руке какой-то пузырёк, - с йодом, наверное, - молчит и внимательно смотрит на меня. Глаза его постепенно темнеют, ну совсем как у сына, а тот стоит, опустив голову, но мне всё равно видно, что он красный как рак, аж пунцовый какой-то...

– Твоя работа, Михаил?
– тихо говорит мужчина, не отрывая от меня взгляда.

– Да, папа. Это из-за меня всё так получилось плохо. Я не хотел специально, но всё-таки это из-за меня он... такой вот. Прости, Илья, ещё раз.

– Да хватит тебе!
– морщусь я.
– Что ты всё, - прости, да прости. Простил я уже. Можешь спать спокойно... Вы на него не обращайте внимания, - это я сам виноват, ну ничего, теперь-то я буду очень хорошо под ноги смотреть. Всегда, всегда буду!

– Ладно, потом разберётесь сами, давай-ка, Илья, твоими руками займёмся, - явно ничего не поняв, говорит мужчина.

И он начинает заниматься моими руками. Довольно быстро, совсем не больно и очень умело.

– Пустяки, даже перевязывать не придётся. Видал я и похуже дела.

– Папа у нас военный, он в запасе теперь, а так он офицер, подполковник, морская пехота. Знаешь, что это?
– пацан явно гордится отцом, ну, ну, гордись хоть этим, если другим нечем...

– Мишка, ты что же это расхвастался? Отставить, боец! Так, ну вот и всё, Илья. Молодец, терпел!

Чего тут терпеть-то, - удивляюсь я про себя, - не больно совсем было.

– Дай-ка я лицо посмотрю. Ну, тут тоже ничего страшного. Хотя, синяк, может быть, и останется. А это что у тебя за шрам? Не сегодня, но видно, что тоже недавно? Только не говори, что опять упал, шрам то характерный. Очень даже характерный у тебя шрам, Илья. Подрался с кем-то недавно, да?

Я потихоньку, пока этот мужчина со мной возился, расслабился. Меня как-то даже отпустило, - отчаяние и ужас от недавно пережитого помалу оставляли меня. Навсегда и совсем это, конечно же, не уйдёт уже от меня никогда, - это я понимал, но всё-таки стало полегче...

– Подрался? Да нет, это у нас в секции. У Тошки на выпаде сабля сломалась об меня и он обломком мне маску пробил, ну и вот... А драться я не очень-то люблю, ну, приходится иногда, конечно...
–

я совершенно не понимаю, почему я всё это рассказываю этим двоим... сероглазым.

– Драться только уроды любят, - говорит пацан, зачаровано глядя на меня, на мой шрам над бровью.

– Да, приходилось мне всякие раны видеть, даже от вил однажды, - у нас как-то один курсант, в училище ещё дело было, удачно так это с парашютом на стожок приземлился. Но вот сабельный удар впервые вижу, - в голосе у мужчины звучит явное уважение.
– Ты фехтованием занимаешься? Ясно... Но ведь если бы обломок этот сантиметрами двумя-тремя ниже тебе попал, то... Слушай, а что же твой тренер?

– А что тренер?
– я устало вздыхаю и осторожно потираю шрам.
– Тренер-то здесь причём? Кто же мог знать, что клинок у сабли бракованный? А может и не бракованный, всякое случиться может, железка есть железка. А тренер у нас такой классный. Мы его все любим, ну и он нас... А у него могли очень большие неприятности быть, мы же понимаем... Ну мы и уговорили его, чтобы, значит, он никому не рассказывал.

– Ну, не знаю, не знаю, - я как-то привык, что старший в ответе за младших. Я ведь и сам командир. Был. Но вам там самим виднее, конечно. Ладно. Ну что, может теперь чаю?

Какой там ещё чай!

– Какого чаю?

– С мёдом, с конфетами, печенье есть. А то и поужинать можно. Миша, что у нас сегодня?

– Нет, нет, не могу я! Я пошёл уже!

Я торопливо вскидываюсь, хватаю пальто, чуть не спотыкаюсь, стараюсь никого не задеть, - особенно собаку, стараюсь ни на кого не глядеть, - особенно на пацана, и вот я уже в прихожей.

– Ну куда же ты так сорвался?

– Пора мне, - бормочу я себе под нос.
– Темно уже, мама скоро с работы придёт, вообще мне пора, уже давно мне пора...

– Может мне с тобой пойти?
– задумчиво спрашивает мужчина.

– Зачем? Не надо со мной, зачем же, сам дойду, рядом мне здесь...

– Михаил, проводи товарища, да и Корнета надо выгулять.

Вот ни фига себе, - я уже товарищ!

– Не, не, не! Я сам дойду.

– Конечно, пап, - говорит пацан.
– Я бы и сам пошёл с ним! Сейчас, я по быстрому, где там поводок?

Я, было, снова открываю рот, но пацан так смотрит на меня, что я его тут же закрываю. Смотрит парень как-то так... В общем, я промолчал. Ёлки, ну что же за день-то сегодня такой гадский! Ну ладно, потерплю ещё немного.

– А пальто, пальто же почистить надо ещё!
– пацан теребит в руках красивый кожаный поводок.

– Дома. Я сам дома почищусь.

– Ладно, Миша. Видишь ведь, торопится человек. Илья, если с родителями проблемы возникнут, скажи им, чтобы зашли к нам, - я им постараюсь всё объяснить, хотя я и сам-то толком не всё понял, что там у вас произошло. Где мы живем, ты знаешь, ну а меня зовут, - Соболев, Алексей Михайлович. А для тебя можно просто, - дядя Лёша.

Мужчина протягивает мне, как взрослому, свою руку. Я, чуть поколебавшись, жму его большую, крепкую и жёсткую ладонь. Ну что ж, похоже, и, правда, мужик хороший, - неохотно думаю я...