Мишка Forever

Игнатьев Илья

Мишка ложится на меня, своим коленом раздвигает мои бёдра, я с готовностью развожу ноги в стороны, и он устраивается меж ними, спускается чуть ниже, а я держусь не за голову его, а за плечи, я в них прям вцепился. Мишка целует мой живот, вбирает мою кожу в рот, катает её губами, его язык пробегает кругом, по впадинке моего пупка. Изумрудные и золотые пятна уже не на потолке, а в моих глазах. А Мишка спускается ещё ниже, - я осознаю, что сейчас будет, и теперь-то я, кажется, пугаюсь. В страхе этом, в сладком этом страхе ожидание и желание, грусть и радость, и ещё предчувствие того, что теперь у нас с Мишкой будет всё по-другому, - лучше, честнее, навсегда, но ведь по-другому, и потому-то мне страшно и грустно чуть-чуть. И, - вот! Мишка замирает над моим члеником, ну же!.. А может, лучше не надо?.. А, Ми-иш... А-а-а... Как же это, где это я? Мишка

берёт, - забирает, - мой, МОЙ писюлёк себе в рот. Губами сначала, трепетно. Пробуя, ожидая моей реакции, смелее потом, а сам Мишка дрожит сильнее даже чем я. Он языком пробует меня на вкус там, ласкает бутон кожицы на самом кончике, я изо всех сил стараюсь не дрожать, а страх ушёл совсем... Губами же Мишка обхватывает ЕГО плотно-плотно, тесно-тесно, и по стволику вниз. Кожица скользит чуть с усилием, я чувствую, как у меня и вправду растут крылья, да нет, - крылышки такие, лёгкие и быстрые. Мишка отрывается, я чувствую, что отрывается он с неохотой, смотрит на меня в темноте, снизу в моё лицо, я держусь ладонями за его щёки. Я тяну его за голову к себе, жаль мне, что он оторвался, но это ещё не всё, я же знаю, что это ещё не всё, дальше ведь будет ещё лучше.

– Так вот, Илюша, так вот...
– Мишка лицом утыкается в подушку, я своей щекой чувствую его скулу.
– Не удержался я... Прости меня, ты теперь презираешь меня, или того хуже... Что ж я сделал? Всё теперь, да, Ил-Илья? Всё? Не удержался... Уйти мне, да?

Я сглатываю, - не зря я боялся, блин. Что же это, а? Он же серьёзно это... А что я могу сказать? И говорить ничего не буду! Я молча упираюсь рукой в Мишкино плечо, толкаю, давлю его, валю Мишку на бок, на спину. Молча забираюсь на Мишку, на грудь, сердце к сердцу. Молча, жадно, - желание моё сильнее даже моей нежности, - молча, жадно, торопясь целую его в губы, - этого мне мало. Жадно, торопясь, ведь это в первый раз, целую всё Мишкино лицо, - щёки, зажмуренные веки, - под ними серые озёра, и я их люблю... Лоб, нос, брови, и снова щёки, губы... Мишка тоже не дышит, его руки то летают по моей спине, то замирают у меня на попке. А я, - я маленький ненасытный вампир, у которого это в первый раз, - я уже на его шее, языком и снова губами. Под кожей бьётся жилка, и Мишка выдыхает, шумно и долго, его ладонь вжимает мою голову, мой затылок в крутой изгиб шеи, - я на скрипках такой видел, и восхищался, как красиво... Но и этого мне мало, я и впрямь ненасытен. И я поедаю, высасываю моего Мишку, - он показал мне этот танец, - грудь, соски, и ниже, и снова грудь, и вниз, к пуговке пупка. Ноги, ножки раздвинь чуть-чуть, Миш. Так, туда своими коленками, ладошками покрепче взяться за его талию, какая нежная и упругая, податливая, гибкая и сильная!

И я готов уже, я решился, и Мишка знает, что я решился, и что сейчас будет. И он боится этого больше, чем боялся я.

– И-ил! Илька...
– голос у Мишки жалобный, не Мишкин вовсе...
– Не надо...

А я яростно мотаю головой, отстань, мол, молчи, молчи и всё! А по горлу моему трётся его самое главное на этой земле оружие, я сдвигаюсь чуть в сторону, выбираюсь из тесноты Мишкиных бёдер, мне удобней так, сбоку, это теперь мой собственный танец.

Мишка раскинул руки по бокам, одна его ладонь у меня на колене, а теперь на бедре, я разворачиваюсь ближе к этой ладони, и она скользит по моему бедру туда... Так, Мишка, туда. А я губами и носом вжимаюсь в основание его члена, в шёлк волосков, я вдыхаю, дышу, это впервые, и это уже навсегда. Я не знаю, как описать этот запах, он слишком нов для меня, но я уже его люблю, это же пахнет Мишкой. А его член касается моей щеки, он лежит на ней, и мы оба с Мишкой уже знаем, что сейчас будет, но я не спешу, - раз уж это будет, то и спешить не надо... Я понимаю своим маленьким огромным сердцем, что не спешить, - это тоже хорошо.

Я кладу ладонь на Мишкин член, на яички, провожу рукой вверх-вниз, поворачиваю лицо, головка, скользнув по моим губам, пульсирует в моих пальцах. Я, подняв голову, замираю над нею. Этот миг... Впервые, и навсегда, сердце дрожит от страха и желания, душу топит любовь и нежность. И этот сладкий лёгкий страх, - хотя чего мне бояться? Ведь сейчас это мой выбор, это ведь моё желание. Сам... Сейчас я стану взрослым, и останусь мальчишкой, пламя изумрудной любви не погаснет во мне уже никогда. Разбудил ли, разжёг ли это пламя во мне Мишка? Да. Без Мишки я бы и не узнал, что есть Любовь и что есть Счастье. И что есть быть любимым...

Об этом ли я сейчас думаю? Да ну... Мне чуть

страшно и мне очень хочется. И ещё Любовь, - это да, я совсем, с головой утонул в её изумрудных волнах. И я осторожно касаюсь Мишкиной тайны языком. Самым кончиком сперва, смелее потом, я не сосу, нет, я лижу. Ну, а как же? Ведь это ж впервые, - впервые это мой выбор, - надо ведь всё сначала и до конца. Запах, вкус. И ощущение кожи, и гладкой, натянутой, и, в тоже время, бархатистой. Противно? Да как же это может быть противно, - это же мой Мишка! Мой! Теперь мой до самого кончика. И я могу с ним делать, что только захочу, а хочу я одного, - чтобы ему было хорошо. И вот я сосу. Головку, плотно, и свободней, так вот. Нет, плотнее, кажется лучше, Мишку даже лёгкие судороги бьют. Как выгнулся. А если вот так, - вверх и вниз по стволу? Ритм я поймал и запомнил. Стонет... А пальцами? Основание в крепкое колечко пальцев и вслед за губами, вверх и вниз. А теперь яички, помять их чуть, чуточку самую, я ж понимаю что это, у самого такие... И весь мешочек оттянуть вниз, ещё, сильнее даже можно... А вкуса совсем не чувствуется, ну, сначала чуть солоноватый, а после и не чувствуется.

А Мишка, выгнувшись мне навстречу, мнёт мой членик, и я тоже то подаюсь навстречу его руке, то отстраняюсь. И Мишка качается не сильно вверх и вниз, а ритма нет, потерял Мишка ритм. Я-то дирижёр получше. Чего это он? Голову мою убрал, не резко, но твёрдо. Я с неохотой отрываюсь, вопросительно гляжу в Мишкино лицо, глаза уже привыкли к не яркому свету.

– Ил, Илька ты мой, не надо дальше, а то я...
– голос Мишкин звенит напряжением, и чуть глухой вместе с тем.

– Что? Что, Миш, плохо? Ну, так ведь я и не умею...

– Балда ты, Илюшка, это ж лучше всего на свете, я ж лечу сейчас. Но не надо, постой, кончу ведь я щас...

– Да?

Вот ведь... Ну да, всё правильно, - малафья, и всё такое. Кончит. Отстранил меня, в рот ведь мог, а отстранил. Но постой, - ведь сейчас это мой выбор! И ведь решил же я: всё должно быть. С начала и до конца.

– Мишка, а если в рот, а? Мне. Тебе потом не противно со мной будет? Как ты...

Мишка не даёт мне договорить, он стремительно хватает меня за плечи, одним движением разворачивает лицом к себе, валит меня себе на грудь.

– Ил...
– выдыхает он.

Ну и всё. И ничего говорить больше и не надо, слова, слова... Вот главное сейчас, - губы наши снова подле друг друга! Я, не торопясь больше, со вкусом пью из Мишкиного свежего рта. Ну а чего мне торопиться, всё, - никуда Мишка не денется уже от меня, я поймал его, он поймал меня. Навсегда, и чего спешить теперь, а так, - потихоньку, - так вкуснее, и не обожжёшься так, а то ведь в душе сильнее и сильнее разгорается изумрудное пламя...

– Вот и правильно, Мишка, вот и молчи, ты меня слушай, я главнее сейчас, - шепчу я в Мишкины губы, и его губы тоже шевелятся в такт с моими, и не разобрать, где мои губы, где его...

Я, лизнув Мишкин подбородок, кладу его ладони себе на голову, медленно проводя языком по его телу, - оно дрожит и подаётся моей ласке, - я спускаюсь к моему выбору, моему решению, моему желанию. А мы с Мишкой голые совсем, удивляюсь я. Когда и как мы избавились от наших трусов и плавок, - не знаю, не заметил...

И вот я там, там моё лицо, мой рот. Я снова разворачиваюсь поперёк Мишки, обхватываю его ствол у основания одной рукой, другую подсовываю ему под ягодицы. Мишкины руки у меня теперь на спине, и он ими что-то делает, - ну да, это тоже такой массаж, хотя это лучше, чем массаж.

Сейчас я не медлю, теперь я хочу этого по-настоящему, я спешу даже. Теперь я каждой своей клеточкой знаю, что только это сейчас правильно, а потому я больше не думаю.

Осторожно, - впервые, всё-таки, - мягко, уже понимая, что и как, я забираю Мишку в себя. Не до конца, так у меня не получится, великоват, и я танцую языком по Мишкиной головке, вокруг, по уздечке, плотнее к нёбу, снова вокруг. Он стонал, когда я ему вверх и вниз? Вот, - вверх и вниз. Как пронимает чемпиона! Не спеши, Миш, я сам... Вверх, вниз. Плотнее, ещё... Мишкина попка сжимается, сталь и кожа. Яички подтягиваются к моей руке, а под ней начинает пульсировать ствол. Конечно, это ствол, огнемёт, пушка, - стреляй, Мишка, огонь! Ну, вот... Я жмурюсь до боли в веках, в язык мне бьётся тугая Мишкина струйка. Не очень много, я и вкус не успеваю распробовать, я, сглотнув, ловлю ещё несколько капель расплавленной Мишкиной любви. И опять без вкуса, - жаль, это же его ко мне любовь, это же должно быть лучше всего на свете, это ж он для меня, из-за меня.