Мишка Forever
Шрифт:
– Посижу, конечно, хотя спать пора, это ты прав. Но уж если не спится, то лучше вдвоём.
– Вдвоём всегда лучше, это точно! Но только с тем, с кем вдвоём быть приятно.
– Мишка, да ты умный парень! Я вот щас эти твои слова запишу, не забыть чтобы, склерозом я мучаюсь, а так запишу и...
Миша Шилов смеётся вполголоса, и шутливо тычет меня кулаком в грудь, а я перехватываю его руку, мягко заворачиваю её парню за спину, мягко обхватываю его за плечи, мягко направляю к дивану.
– Вот, укрывайся. А если подраться охота, - это не ко мне,
– Да уж, он у вас ракета просто! Ха, земля-небо! Вот, сейчас. Да вы тоже под одеяло лезьте, с краю можно, одеяло-то огромное. Ну, хоть ноги укройте, дядя Илья...
– Мишка, ты меня дядей не называй, не надо.
– Хорошо, Илья Павлович, не буду...
– голос у мальчика делается скучным.
– Вот и чудно, - усмехаюсь я.
– Хоть кто-то меня слушается. Подвинься чуть... Так вот, "дядей" не надо, мне не нравится, а ты можешь звать меня... Да хоть Ил. Так и зови, а то "Илья Павлович" тоже не того, согласен...
– Да ведь не удобно как-то, - снова у парнишки глаза заблестели.
– Отчего же?
– Не знаю, не принято...
– Миша, если ты в четырнадцать лет ориентируешься на то, что принято или не принято, то извини, но тогда ты заведомый неудачник.
– Как же? Тогда значит всё можно, так что ли? Так, Ил?
– тут же заводится Миша.
Ах, ты ж хитрец четырнадцатилетний! Спорщик ты, оказывается. Думаешь, поймал меня? Ладно...
– Не надо, Миша, не передёргивай. Есть вещи, через которые нельзя перешагнуть. Не потому, что это не возможно, а потому, что нельзя. Через людей шагать нельзя. Через чувства. В душу нельзя плевать. Да мало ли! Детей мучить... Это вообще... Доступно излагаю, или тебе разжевать всё надо, как Вадьке нашему?
Я под одеялом нащупываю мальчишкину ногу, крутой подъём стопы в моей ладони, сжать чуть сильнее, но чтобы не больно, не дай бог, и кончиком пальца по подошве...
– Ой, Ил, не надо, я ж щекотки боюсь, мы же с вами сейчас всех перебудим!
– Ага, значит, одно твоё слабое место я уже знаю! Ладненько, учтём...
Хихикнув ещё разок, Миша, чуть прикусив губу, лукаво смотрит на меня, и я, кажется, плавлюсь от этого взгляда.
– Да-а... Хорошо как. Знаете, Ил, со мной так вот никто не говорил ещё.
– Ты не грузись, Миша, это как раз в порядке вещей. Взрослые частенько забывают, что и как в четырнадцать лет. Что и в четырнадцать, и в десять, и в двенадцать, - человек, это человек, а не количество лет или сантиметров.
– Но вы ведь не забыли, похоже? Не забыли, Ил?
– Я - нет. У меня такое тогда было, что я умру, наверное, если забуду. Счастье. Нет, погоди! Это вот так сразу я тебе рассказать не могу, позже, может быть. И ещё. Не один я такой, Соболев тоже. И, надеюсь, не только мы с ним. А то, что я с тобой сейчас говорю, как с равным, так это оттого, что равным я тебя считаю. Да так оно и есть. При условии, что и ты это так же примешь. Равенство, - оно обязательно всегда в две стороны. Ой-ёй-ёй, Мишка! Что-то
– Да ну! Мне очень нравится, Ил!
– Да?
– вздыхаю я.
– А я хотел, было, тебе рассказать, как однажды щуку я поймал, да Вадька с нею вместе за борт бултых...
– Вадька...
– смеётся Миша.
– С ним не соскучишься, это я понял уже. А он мне обещал на день рожденья аэрограф подарить, вы ругать его не будете?
– Так у него их три штуки! Один, правда, он кончил, промыть забыл, тетеря. Погоди, а ты тоже модели собираешь?
– Ну да. Только самолёты, а не машины. Я сейчас за Спитфайр взялся, ну а кисточкой красить, - полная лажа получается!
– Так, так... Лажа, говоришь?
Модельки, - это хорошо. И это учесть надо, в "Зорях Урала" классный отдел есть, и именно по авиации.
– Конкретно, лажа. А у Вадика с Егором очень даже ничего выходит.
– Это у меня выходит, а не у них!
– тут же надуваюсь я.
– Если хочешь знать, Мишка, то всё самое сложное для них я делаю. Вадька накрасит, пожалуй! Вот представь...
Тут дверь к нам в кабинет приоткрывается, и в щель просовывается взлохмаченная со сна голова Соболева.
– Вы чего это?
– хрипло шепчет он.
– Так. Не спится, - спокойно отвечаю я.
– А ты чего вскочил?
– Так орёте ж на весь дом, смотри, Илюшка, разбудишь ведь всех.
– Это ты только спишь, как индеец на тропе войны, все ж без задних ног дрыхнут. А мы тихонечко, да, Миш? Ты не торчи в дверях, или сюда, или туда.
Окончательно проснувшийся Соболев некоторое время с сомнением смотрит на меня, потом так же шёпотом заявляет:
– Знаешь, где командовать будешь? На работе у себя командуй. Пошёл я к тебе в спальню, а ты потом в гостиной ложись. Не выступай, Ил! Тёзка, если что, по башке ему дай чем-нибудь, здесь у него полно всего, только не орите вы, Борман проснётся, - всё, хана, все повскакивают.
– Вали давай, сказано же, - потихоньку мы.
– Полпервого ночи, - укоризненно качается Мишкина голова, и скрывается за закрывшейся дверью.
– Мы что, и правда, громко слишком?
– Слушай ты его, у меня кабинет звукоизолированный, а Мишка просто почувствовал, что мы не спим, он же телепат, блин.
– Вот и за столом вы, Ил, так же его называли, - это правда, что ли?
– Похоже, что да. Я за двадцать лет толком так и не разобрался, Миш, но что-то такое у него есть.
– Здорово.
– А по-моему не очень, утомительно, по-моему, - ответственности больше, и вообще...
– Да нет же, Ил, это ж супер просто!
– Ну, как бы то ни было, нам-то с тобой это всё равно не дано. Мишка, ты соку хочешь, гранатового?
– Не знаю...
– Слушай, завязывай ты с этим своим "не знаю"!
– я, выпростав ноги из-под одеяла, шлёпаю по паркету к бару.
– Ты чего, в самом-то деле, - стесняешься, что ли? Блин, неужто Вадька всё выхлестал? А, вот! Ёлки, бокалы на кухне... Идти неохота. Из горла буш? Ась?