Мишка Forever
Шрифт:
– Сиди! Сиди, Мишка, не шевелись...
– А чё? Таракан, что ли, на мне?
– Сам ты... Сиди, сказал.
Я подхожу к витрине, беру с подставки шлем и, подойдя к Мише, осторожно покрываю им голову мальчика.
– Банзай!
– выдыхает паршивец, выбросив вперёд и вправо сжатую в кулак руку.
– Банзай, - соглашаюсь я.
– Полный банзай.
– Вот бы сфоткаться так, - Миша вопросительно смотрит на меня.
– Да запросто, только не сейчас, камера у Вадьки в комнате. Утром я тебя в полный доспех одену, и сфоткаю. Как тебе идея? Понятно, ничего не говори... И фотографии сразу же распечатаем, дома покажешь, и друзьям тоже.
–
– Миша сдвигает шлем с глаз.
– У меня камера цифровая, - я киваю головой в сторону компьютера.
– Круто! Все лягут! Не детская фотка будет. А шлем не очень удобный, если честно.
– Какой есть. Кабуто. Шлем по-японски, - кабуто. Этот именно, - оки-тэнугуи-кабуто.
– А ты японский знаешь?
– Нет, куда мне. Терминологию оружейную знаю, а язык нет.
– Так надо учить! Что ж ты, Ил?
– укоризненно заявляет Мишка, и снимает шлем.
– Вот сам и учи! Указывать он мне тут ещё будет! Ты вот какой язык учишь?
– Английский, какой же ещё!
– Вот давай и японский, до кучи, а я посмотрю.
– А если вместе?
– Отстань, Мишка, старый я уже.
– Вот теперь ты точно гонишь! Старый он. Дедушка Илья, - тоже мне!
– Знаешь, Шилов, всегда мне было интересно узнать, - как японский шлем держит удар европейской булавы...
Мишка смеётся, довольный. Я забираю у него шлем, усаживаюсь к нему на диван. А он приваливается к моему плечу, - теперь уже сознательно. Сделал мальчик выбор... И я тоже сознательно, вовсе не таясь, не скрывая желания и нежности, обнимаю его. И нежности всё же больше, чем желания и чувственности. И я не удивлён, - всё ведь у нас с эти мальчиком ещё впереди. Всё будет, - и первый глоток, и опьянение счастьем после первого глотка, и всё то, что не поддаётся ни описанию, ни анализу. Чувства, это чувства. А сейчас меня топит нежность и Любовь, - как всё быстро и как я этого ждал, оказывается.
– Мишка, - шепчу я мальчику в русую макушку.
– А ведь я ждал тебя. Не вскидывайся, - чего ты? Ждал... Я не знал, что это ты будешь, не знал, что ты будешь такой вот. Но как я тебя ждал...
– Да, Ил. Выходит, что и я тоже... Ждал, а сам и не знал, чего ждал. Прикинь, сам не знал, и тут ты! Скажи, а как всё будет?
– Как? По разному, наверное... Но всегда теперь всё будет у нас хорошо, - мы же хорошие люди. А главное, всё будет так, как мы захотим. Да ты не грузись, всё ведь решено уже. Судьба, брат, тут не поспоришь, да и не надо тут спорить. Ты запомни только, - я никогда ничего не сделаю такого, отчего бы тебе стало больно, плохо, и даже просто неуютно. Всё, что для тебя хорошо, - хорошо и для меня. И вот ещё что. Когда мы вдвоём, то ты всегда главный. Понял?
– Здорово! Ты не думай, Ил, я ведь не наглый, и не жадный я. Не думай. Я понимаю, что значит, - главный. И почему главный, когда вдвоём только...
– Я не знаю, что ты понимаешь, а потому скажу, почему. Когда мы вдвоём, главный ты. Когда с нами Вадька, - главный он. Когда Соболев, тогда главный Соболев. Я так живу, и ты тоже можешь жить так. Хочешь?
– Да. И всегда хотел, оказывается. Погоди, а когда же ты будешь главный?
– Да всегда! Ты что же, не понимаешь? Сам суди, это же я позволяю вам быть главными, - выходит, что я всё-таки главнее!
– Ты... Ты ещё и хитрый, ни фига себе! Ну и ладно, один чёрт, я-то хоть и по званию, но главный, сам сказал! Ой! В ухо плюну! Ил, так же нельзя, не предупредил... Мама, я дяде Мише пожалуюсь! Ах, ты... Ты чё, это ж нечестно, - руки в
Наши лица совсем близко, последние слова Миша шепчет мне уже прямо в губы. Мы замираем на секунду, Мишка вытаскивает свои ладони, зажатые меж нами, и кладёт их мне на затылок. Коротко, властно, - он же главный, - Мишка тянет меня к себе, губы в губы, сердце к сердцу. В голове проносится лишь: - кто ж из нас первый?
– и огромная изумрудная волна....
Я сквозь волшебство первого раза смутно удивляюсь умению Миши, его ловкости в этом самом сложном в мире танце... Дети века...
– И-ил...
– выдыхает Мишка, - Ил, никто не зайдёт?
– Никто... Хочешь, дверь запру?
– Да ладно, пусть...
– Ты где так целоваться научился, паршивец?
– Сам ты! Балда, мне ж четырнадцать, у меня всякое было, потом расскажу.
– Конечно потом...
Я, не сдерживая себя больше, впиваюсь в Мишку Шилова. Облака, прорезаемые молниями, вспышки первого раза. Тело мальчишки начинает звенеть в моих руках. Аккомпанемент. А Мишка ведёт в этом танце. Он стягивает с меня футболку, - мы отрываемся друг от друга, чтобы стянуть её совсем. Ёлки, я же старше! Я берусь за мальчишкины бёдра, я пью из блюда его живота, - вот так, плавки прочь. Стройные античные колоны бёдер, антаблемент лобка, - и вот он, трепещет, гордо, важно и застенчиво. Он, - главное на земле оружие и главная пацанячья тайна. И теперь эта тайна доверена мне, теперь этот извечный клинок в моём арсенале.
Мишка бьётся в моих руках, - ещё бы, я ж ничего не забыл, это моё умение навсегда. Совсем немного времени, и Мишка кончает. Это как вулкан, - мне и страшно, и оторваться я не могу. Мальчик давит стон, судорога выгибает его навстречу мне, и влага, горячая, неуловимого и восхитительно незабываемого вкуса влага Мишкиного желания у меня на языке. И волна откатывается, оставив на берегу в моих руках омытое моей Любовью Мишино тело.
– Я, теперь я, так?
– беззвучно шепчет Миша Шилов.
– Давай я, Ил.
Я переворачиваю мальчика на себя верхом, поддерживаю его за крепкие, и одновременно хрупкие ещё плечи. А он неспешно, уверено, - ведь он же главный, - Мишка принимается за меня. И я лечу. Сразу, с места, без разбега. Время уходит, теряет размер и вещественность, остаётся только Миша, его голова в моих ладонях и ещё непередаваемое чувство законченности, и чувство начала. И вот. Изумрудная молния бьёт меня победительным копьём. Пилум, который уже не вытащить из души, но мешать он не будет.
Я держу Мишу за щёки ладонями, я чувствую там, как бьётся моя страсть, - всё правильно, как же без этого, это же часть Любви, самая высь полёта. Облака...
– Понял?
– шепчет Миша мне на ухо, оказывается он уже здесь.
– Так-то. Ещё и не так будет, мне же четырнадцать, я уже взрослый совсем. И я главный, да?
– Навсегда, что бы это ни значило, и как бы это ни было.
Мишка Шилов тихонько смеётся мне в изгиб шеи, в этом смехе счастье и власть. Ведь я теперь принадлежу ему, а он принадлежит мне.
– И всё-таки ты паршивец, я ж думал, что ты маленький, неопытный и невинный младенец, а ты... Ты до крайности испорченный мальчишка. Самый лучший, наверное, и может даже быть единственный на свете, - наверняка даже, - но какой же ты плохиш. Ты знаешь что? Ты только не вздумай исправиться! Мишка...