Мисс Билли
Шрифт:
– Я вынужден признать, – улыбнулся поверенный, – что в последнее время потерял его след. Я спрошу у Неда. А теперь отправляйся домой, моя дорогая, и вытри свои прелестные глазки. Нет, лучше приходи к нам на чай. Я телефонирую домой! – он с трудом встал и пошел в свой кабинет.
Через несколько минут старик вернулся с покрасневшим лицом, довольно мрачный.
– Милое дитя, прости, но я вынужден отозвать свое приглашение, – жалобно сказал он. – Мои сестры плохо себя чувствуют. У Энн шалит сердце, а Летти нервничает. Приношу свои извинения. Ты же простишь их?
– Конечно, спасибо вам, – улыбнулась Билли, и ее глаза озорно блеснули. – Вы не обижайтесь,
– Что ж, твой план написать Хеншоу очень неплох. – торопливо сказал поверенный. – Я поговорю с Недом. Непременно! – И, церемонно кланяясь, выпроводил девушку из конторы.
Джеймс Хардинг сдержал слово и в тот же день поговорил с сыном. Оказалось, Нед давно не виделся со своим старым приятелем, но сообщил, что Билли Хеншоу сейчас исполнилось около сорока лет, что он славный малый и наверняка будет ласков со своей осиротевшей тезкой. В этом Нед был совершенно уверен.
– Прекрасно. Я ему напишу, – объявил мистер Джеймс Хардинг. – Завтра же!
Он так и сделал. Правда, Билли его опередила. Пока поверенный разговаривал с сыном, она сидела за столом в опустевшем доме на другом конце города, изливая свою тоску на четырех страницах, адресованных «милому дяде Уильяму».
Глава II
Страта и ее обитатели
Бертрам Хеншоу называл дом на Бикон-стрит Стратой 1 . Это сильно раздражало Сирила и даже Уильяма, хотя они понимали, что это «всего лишь Бертрам». Все двадцать четыре года, что Бертрам прожил на свете, это «всего лишь Бертрам» было его проклятием и спасением. Однако дом на Бикон-стрит, где жили три брата, действительно был «стратой».
1
Страта (от лат. stratum – «слой, пласт») – социальный слой, объединенный неким общим общественным признаком.
– Понимаете, – легко объяснял Бертрам новым знакомым, которых удивляло это слово, – если бы я мог отрезать фасад от дома, как ломоть кекса, вы бы лучше поняли. Представьте себе, что на Банкер-хилл вдруг случилось извержение вулкана, и дом засыпало слоем пепла. Археологи будущего будут потрясены, когда раскопают его через много месяцев усердной работы. Вот послушайте, что они обнаружат.
Первый слой – верхний этаж, слой Сирила. Голые полы, скудная, но тяжелая мебель. Пианино, скрипка, флейта, книжные завалы и ни одной занавесочки, подушечки или безделушки. «Здесь обитал скромный человек, – скажут археологи. – Одинокий ученый, музыкант или монах».
Затем они раскопают слой Уильяма, четвертый этаж. Кто такой Уильям? Брокер со Стейт-стрит, обеспеченный вдовец, высокий, сутулый, лысоватый, близорукий обладатель самого доброго сердца в мире. Но чтобы понять Уильяма по-настоящему, нужно увидеть его комнаты. Уильям – коллекционер. У него хранятся четыре белых камешка с тех пор, когда он был годовалым младенцем. Представьте, сколько всего он скопил за последние сорок лет. Миниатюры, резная слоновая кость, жуки, фарфор, нефрит, марки, открытки, ложки, багажные бирки, театральные программки, карты – он собирает всё. Великолепный беспорядок! И всё это хранится в его комнатах. Его новое увлечение – заварочные чайники. Представляете, как намучаются археологи, пытаясь понять, как это сочетается с «монахом»?
А потом они доберутся до моего слоя и запутаются окончательно: сплошные краски и мольберты. Никакой связи с монахами и коллекционерами. Видите? – весело заканчивал повествование Бертрам. – Поэтому и Страта!
Нередко это слово срывалось с языка Сирила и даже Уильяма, хотя оно им не нравилось. Друзья Хеншоу тоже называли дом Стратой.
С самого детства мальчики Хеншоу жили в этом уютном просторном доме, выходящем окнами на Общественный сад. Здесь родился их отец, здесь умерли их родители – почти сразу после того, как выдали замуж старшую дочь Кейт. В двадцать два года Уильям Хеншоу, старший из сыновей, привел в дом невесту, и вместе они создавали семейную обстановку для двух осиротевших мальчиков, Сирила и Бертрама. Через пять лет после свадьбы миссис Уильям скончалась, и с тех пор дом не знал женской руки.
Шли годы. И дом мало-помалу обрел свой нынешний вид.
Тридцатилетний Сирил – гордец, одиночка, ненавидевший собак, кошек, женщин и беспорядок, – уединился со своей музыкой на пятом этаже. Сорокалетний Уильям проводил среди драгоценных коллекций почти все свободное время. Двадцатичетырехлетний Бертрам полновластно владел третьим этажом и завалил его красками, кистями, мольбертами, драпировками, коврами, подушками и вездесущими «девичьими ликами». Милые, упрямые, дерзкие, скромные, веселые, грустные, красивые, почти уродливые девушки смотрели с холстов, дерева и фарфора повсюду. В мире искусства «девичьи лики» Хеншоу постепенно получили известность и считались достойным приобретением.
На втором этаже располагались темная старая библиотека и гостиные – тихие, чинные, никому не нужные. А еще ниже находились столовая и кухня. Там властвовали повар-китаец Дон Линг и чернокожий Пит.
Пит был… Как бы сказать… Он считал себя дворецким и, открывая огромную входную дверь, таковым выглядел. Но в остальное время, подметая полы или вытирая пыль с безделушек мистера Уильяма, он превращался в суетливого, верного старика, готового умереть на службе, которой отдал пятьдесят лет жизни.
Многие годы дом на Бикон-стрит не знал женской руки. Даже Кейт, замужняя сестра, оставила попытки руководить Дон Лингом или Питом, когда являлась в гости к своим братьям из дома на Коммонвелс-авеню.
Глава III
Обмен письмами
Уильям Хеншоу получил письмо от некоего Билли с шестичасовой почтой. Письмо его, мягко говоря, поразило. Он нечасто вспоминал Уолтера Нильсона и ничего не знал о существовании Билли. Более того, читая письмо, написанное круглым аккуратным почерком, недоумевал, зачем Уолтер Нильсон назвал ребенка в его честь. И вот теперь неведомый потомок почти забытого друга юности просил приюта в его доме. Немыслимо! Уильям Хеншоу опустился на нижнюю ступень лестницы и растерянно перечитал письмо еще раз, надеясь, что понял его неправильно.
– Что случилось, старик? – удивленно осведомился Бертрам, стоя в дверях.
– Что случилось? – повторил Уильям, вскакивая на ноги и потрясая письмом. – Похоже, нам предстоит принять ребенка на борт. Ребенка!
– Сирилу это должно понравиться, – засмеялся Бертрам.
– Бертрам, я не шучу!
– Конечно, – легкомысленно сказал Сирил, спускаясь по лестнице. – Пойдем в столовую, Пит уже дважды звонил к ужину.
Усевшись за стол Уильям вновь обратился к братьям:
– Кажется, у меня есть тезка, – сказал он упавшим голосом. – Сын Уолтера Нильсона.