Мисс Билли
Шрифт:
– А кто это такой? – спросил Бертрам.
– Друг моей юности. Я получил письмо от его сына.
– Так читай же его, не робей! Мы не так уж впечатлительны, да, Сирил?
Сирил нахмурился. Он сам не замечал, как часто хмурится в ответ на слова Бертрама.
Старший брат облизал губы и дрожащей рукой показал письмо.
– Это абсурд! – предупредил он, прокашлялся и прочитал письмо вслух.
«Милый дядя Уильям!
Вы ведь не возражаете, если я буду называть вас так? Понимаете, мне нужен хоть кто-нибудь, а у меня никого нет. Вы самый близкий человек, который у меня остался. Может, вы забыли, но меня назвали в вашу честь. Моим отцом был Уолтер Нильсон, а тетя Элла только что
Вы не возражаете, если я приеду к вам жить? Это не навсегда – я, конечно же, собираюсь в колледж, а потом я стану… не знаю еще кем. Я надеюсь посоветоваться с вами. У вас могут быть свои предложения. Вы могли бы подумать об этом до моего приезда? Впрочем, вы, может быть, и не захотите меня видеть.
От меня много шума, есть такой грех. Но я не думаю, что это вам помешает. Если, конечно, у вас не расстроены нервы и не шалит сердце, как у мисс Летти и мисс Энн. Это сестры мистера Хардинга, а мистер Хардинг наш поверенный, и он вам тоже напишет.
Так, о чем это я? Ах да, о расстроенных нервах мисс Летти. В них-то все и дело. Понимаете, мистер Хардинг был так добр, что предложил мне поселиться с ними, но нет уж! Из-за нервов мисс Летти в доме ходят на цыпочках и говорят шепотом из-за сердца мисс Энн. Стулья и столы у них в доме нельзя передвигать, потому что остаются потертости на коврах. Занавески в доме опускают точно до середины окон, а если светит солнце – то донизу. Представляете нас со Спунком в таком доме? Кстати, вы не будете возражать, если со мной приедет Спунк? Надеюсь, что нет, потому что я не могу жить без Спунка, а он без меня.
Пожалуйста, ответьте как можно скорее. Я не обижусь, если вы просто телеграфируете. Слова «приезжай» будет вполне достаточно. Тогда я сразу соберусь и сообщу, на каком поезде приеду. Да, и еще! Вденьте в петлицу гвоздику, и я тоже вдену. Так мы друг друга узнаем. Адрес у меня простой: Хэмпден-Фоллс.
С надеждой на обретение дома и семьи,
Долгую минуту за столом в доме Хеншоу молчали. Потом старший брат, тревожно глядя на двух младших, спросил:
– Ну?
– Господи! – выдохнул Бертрам. – Ну и дела…
Сирил ничего не сказал, но плотно сжатые губы его побелели.
Снова наступила тишина, а потом Уильям робко спросил:
– И что же нам делать?
– Как что? Ты же не собираешься позвать его к нам? – воскликнул Сирил.
– Ребенок бы немного оживил дом, – отозвался Бертрам. – У Сирила наверху отлично натертые полы без ковров, по ним можно катать игрушечный поезд!
– Чепуха! – заявил Сирил. – Это письмо написал не младенец. Скорее уж ему понравятся твои краски или хлам Уильяма!
– Тогда не будем его подпускать к этим вещам, – сказал Уильям.
– Уильям, ты же не всерьез? – закричал Сирил, с грохотом отодвинув стул. – Ведь ты не позволишь мальчику приехать сюда?
– А что мне остается? – тихо просил Уильям.
– Как что? Откажи ему! Зачем нам здесь ребенок? Святые небеса! Пусть отправляется в пансион, в тюрьму, но только не сюда!
– Черт, да пусть приезжает! – воскликнул Бертрам. – Бедный маленький бездомный чертенок. Подумаешь, какое дело! Будет жить у меня. Сколько ему лет, кстати?
– Не знаю, – задумался Уильям. – Уолтер умер лет семнадцать или восемнадцать назад, через год или два после свадьбы. Мальчику должно быть что-то около восемнадцати лет.
– Ну вот, а Сирил волновался из-за поезда, – засмеялся Бертрам. – Какая разница, сколько ему лет! Со взрослым парнем возни немного.
– Как насчет, как бишь его… Спунка? – ехидно спросил Сирил. – И вообще, кто это такой?
– Собака, наверное, – предположил Уильям.
– Не смейте пускать Спунка наверх, – решительно заявил Сирил. – Мальчика я еще выдержу, но собаку!..
– Может быть, это попугай, а не собака? – предположил Бертрам.
– Отлично, – холодно сказал Сирил, вскочив на ноги. – Помни, Бертрам, что ты взял на себя ответственность. Принять в семью неизвестного мальчика – это абсурд, но я не стану возражать, раз вы оба этого хотите. К счастью, мои комнаты – на самом верху! – С этими словами он вышел из столовой, так и не притронувшись к ужину.
На мгновение повисла тишина.
– Он всегда на что-нибудь зол, – сказал Бертрам. Лицо его как-то сразу изменилось. У мальчишеских губ пролегли скорбные складки.
Уильям вздохнул.
– Я знаю, но его талант…
– Талант! Святые угодники! – перебил его Бертрам. – Сирил все больше напоминает старую деву. Рано или поздно он заставит нас разговаривать шепотом и ходить на цыпочках.
– Уж тебя он точно тихоней не сделает, – улыбнулся Уильям.
– Есть только одна причина, по которой я готов взять мальчика, – сказал Бертрам. – Может быть, это смягчит Сирила.
– Не представляю, как мне отвечать на письмо, – мрачно сказал старший брат.
– Тут нечего церемониться. Отправь телеграмму: «Приезжай», – и дело с концом.
– Дождемся письма от его поверенного. – Уильям еще раз заглянул в письмо на столе. – Некто мистер Хардинг. Не родственник ли он Неду Хардингу? Мы учились вместе в Гарварде, и вроде бы он родом из Хэмпден-Фоллс. Пока не получу от него письма, ничего предпринимать не стану.
Вскоре пришло письмо от Джеймса Хардинга. Он подробно разъяснил имущественное положение Билли. Сообщил, что, согласно завещанию своей матери, Билли не может самостоятельно распоряжаться своим состоянием до достижения двадцати одного года. Написал, что у Билли нет никого в целом свете, и попросил принять к себе сироту в память старой дружбы, кстати передав привет от Неда Хардинга. Завершалось письмо пожеланием возобновить давнее знакомство и надеждой получить скорый ответ от Уильяма Хеншоу.
Это было хорошее письмо, но очень плохо написанное. Большинство писем Джеймс Хардинг диктовал стенографистке, потому что почерк у него был неразборчивым. Однако на этот раз он предпочел написать своей рукой, и именно поэтому Уильям Хеншоу не понял, что его тезка Билли вовсе не юноша. Поверенный называл Билли по имени, или «сиротой», или «бедным одиноким ребенком». Местоимения «ее» и «она» из-за дурного почерка выглядели как «его» и «он», так что Уильям и не подумал, что ошибается. И поэтому он велел приготовить в доме комнату для мальчика по имени Билли.
Первым делом он телеграфировал Билли одно-единственное слово. «Приезжай».
– Надо же успокоить бедного парня, – объяснил он Бертраму. – Конечно, Хардингу я сообщу подробно о моих делах. Все равно мальчику нужно будет еще собраться.
Уильяма Хеншоу ждал большой сюрприз. Не прошло и суток, как от Билли пришла ответная телеграмма: «Приезжаю завтра. Поезд приходит в пять. Билли».
Уильям Хеншоу не знал, что Билли давно уже упаковала вещи. Она была в отчаянии. Дом казался ей могилой, несмотря на присутствие горничной и услужливого соседа с женой, которые оставались у нее ночевать. Поверенный Хардинг неожиданно заболел, и она не смогла даже рассказать ему, что получила чудесную телеграмму с приглашением. Так что Билли, одинокая, порывистая и привыкшая ни с кем не считаться, решила, что ждать больше нечего.
Билли ничуть не боялась неопределенного будущего. Она была очень романтичной особой. Ей казалось, что вполне достаточно вдеть гвоздику в петлицу, чтобы встретиться с отцовским другом, которого тоже звали Билли. Так что она купила гвоздику, билет и с нетерпением стала ждать поезда.
В доме на Бикон-стрит радостная телеграмма Билли вызвала всеобщее оцепенение. На семейный совет призвали даже Кейт.
– Я ничего не могу сделать! – раздраженно заявила она, услышав эту историю. – Вы же не ждете, что я возьму к себе мальчика?