Мисс Марпл из коммуналки

Обухова Оксана Николаевна

За дверью сорок первой квартиры громко плакал грудной ребенок. Надежда Прохоровна нажала на кнопочку звонка и долго дожидалась, пока заворочается с обратной стороны ключ в замочной скважине, заскрежещет тугой дверной засов.

Дверь приоткрылась, и в щелочке показалось встревоженное лицо луноликой Гульнары: с большими, чуть выпуклыми глазами-сливами, носом пупочкой и фиолетовыми изогнутыми губами. Широкие смоляные брови таджички удивленно выгнулись.

– Салам аллейкум, – сказала женщина.

– И тебе доброго дня, – улыбнулась

баба Надя и протянула к узкой щелке большую белую тарелку с коричневым сладким куском. – Вот, деткам принесла… Да, поди, в школу убежали уже? Замешкалась я нынче что-то…

Гульнара спустила глаза ниже, на тарелку с тортом, и после секундного замешательства раскрыла шире дверь:

– Входите, баба Надя.

Обычаи восточного народа не позволяли молодой женщине держать старшего по возрасту гостя за порогом. Тем более когда пришел этот гость с подношением, по-доброму.

Надежда Прохоровна вплыла в крошечную прихожую и сразу, вроде бы по делу, отправилась на кухню – ставить торт на стол.

Поставила тарелочку, огляделась.

В крохотной, похожей на вытянутую запятую кухоньке совсем не пахло сигаретным дымом. На огне стояла сковородка, где в кипящем жире булькали какие-то коричневые лепешки. Гульнара топталась за спиной бабы Нади и никак не могла обойти ширококостную соседку, чтобы приблизиться к плите.

– Ох и вкусно у тебя пахнет, Гуленька! – под лизалась к соседке Губкина, намекая на угощение.

Гульнара кивнула, машинально потеребила горло и, подойдя к плите, перевернула лепешки на другую сторону.

– Сейчас чай будем пить, баба Надя, – сказала хрипловато, не оборачиваясь.

В последний раз была Надежда Прохоровна в этой кухне вечером в день убийства Нурали. Пришла выразить соболезнование и спросить, чем помочь бедной вдове с четверыми маленькими детьми. Тогда две женщины поговорили (Гульнара больше плакала), попили так же чаю и сошлись во мнении, что обе ничего не понимают. Как попал Нурали в соседнюю квартиру? Кто мог на него с ножом наброситься?

Тогда в углу под подоконником крошечной кухни стоял свернутый рулоном матрас, прикрытый сверху подушкой.

Сегодня этого матраса не было.

«Гульнара уложила гостя с собой в постель? – раздумчиво мыслила бабушка Губкина. – В их комнатушке другого места нет. Младенческая люлька к стене привешена, дети на двухэтажных кроватях, родители диван на ночь расстилают, даже тюфяк на пол негде кинуть… Квартира-то малюсенькая, до революции здесь барская прислуга обреталась…»

Гульнара хлопотала над чайником, на гостью совсем не смотрела, стараясь повернуться к соседке спиной или полубоком. Отводила в сторону пугливые, настороженные глаза, мелькала руками над кухонной тумбой да плитой…

– Как, Гуленька, родственники-то приезжают? – ласково спросила баба Надя соседкину спину. – Проведывают?

В руке Гульнары дрогнула пачка с заваркой, чаинки просыпались мимо заварочного чайника.

– Нет! – чересчур резко, торопливо выпалила женщина. – Не приезжает никто.

– А как же ты тут со всем одна справляешься?

– Фатима большая, помогает уже.

– Ай-ай-ай. Как же вы теперь одни-то будете? Хоть бы приехал кто, помог. У Нурали семья большая?

– Большая, – не оборачиваясь, кивнула Гульнара. – Братьев много?

Руки Гульнары заходили ходуном, ослабели, и она вернула на плиту только что подхваченный полотенцем горячий чайник.

– Нет. Братьев нет. Только три сестры. Старшие.

На кухню, путаясь в сползающих штанинах колготок, забежал трехлетний сынишка Гульнары. В руках малыш держал поломанную машинку: отдельно кузов, отдельно колеса.

Таджичка, вроде бы с облегчением, отвлеклась на сына, тот, протягивая маме кузов, плаксиво залепетал что-то на родном языке. И Гульнара прямо позеленела вся! Стремглав кинулась к сыну, схватила его за ворот рубашки и, громко отчитывая за что-то по-таджикски, поволокла в комнату.

Что такого ужасного сказал малыш, баба Надя, разумеется, не поняла. Но картинка тем не менее сложилась куда как красноречивая: маленький мальчик принес на кухню сломанную игрушку и, вероятнее всего, спросил, куда делся способный починить машинку мужчина.

Подобное объяснение происходящего просто напрашивалось. Даже самые маленькие мальчики не доверяют починку машин тетенькам и мамам. Это правило. Международное и негласно установленное.

О том, что гостья ни бельмеса не понимает по-таджикски, Гульнара впопыхах да с перепугу, естественно, забыла. Схватила ребенка за шкирку и уволокла с кухни.

Из комнаты доносился надрывный плач обиженного непонятно за что ребенка, Гульнара тихим шепотом что-то ему втолковывала, Надежда Прохоровна Губкина глазами искала на подоконнике или между стеклами чешуйки сигаретного пепла.

Нашла. Пространство между окон было щедро припорошено пеплом.

Встала с табуретки и, не доходя до комнаты, остановилась в небольшом коридорчике кухни-запятой, подняла голову вверх к антресолям.

На длинной, во весь коридор полке лежал свернутый в трубочку полосатый матрас. И не просто лежал, а подпирали его казан, моток бечевки и две трехлитровые банки с маринованными помидорами.

Та-а-ак… Значит, в день убийства в этой квартире ночевал некто – на матрасе в кухне. Только там его можно расстелить между плитой и столом, потом свернуть и поставить в угол у подоконника.

А нынче… Нынче этот гость спал не на тюфячке возле плиты, а на постели в комнате. Вместе с Гульнарой.

Матрас-то убран высоко, его успели даже казаном и банками заставить… То есть сегодня не доставали, на пол не стелили… А то б банки и чугунок как раз, наоборот, за ним оказались…

Ай да баба Надя! Ай да сыщица! Рано нас, понимаешь ли, в обоз списывать. Мы еще о-го-го чего могём!