Мисс Силвер приехала погостить
Шрифт:
В доме было убийственно тихо. Ей не хватало старого пса, умершего месяц назад, ее друга и товарища на протяжении пятнадцати лет. Надо бы взять щенка, но она тянула с этим в память о старом питомце. В доме слишком тихо по ночам, когда ты одна.
В тишине послышались шаги, но не с дороги, ведущей из Грина, а сзади, из сада. У Реты, как и у Катерины, комната выходила окнами на обе стороны дома. Она услышала, как хлопнула калитка, и шаги направились к задней двери. Надо будет запереть ее, когда она пойдет спать. Но пока она была на ногах, ей и в голову не приходило запирать
Шаги ее испугали. Звук их доносился со стороны леса, откуда она сама пришла полтора часа назад. Из Меллинг-хауса. Вот шаги слышны уже из коридора. Дверь открылась, вошел Карр и закрыл ее за собой. Он прислонился к косяку и сказал:
— Он мертв.
Рета стояла, глядя на него: бледное и суровое лицо — ужасающе бледное и ужасающе суровое. В глазах не было бешенства — они смотрели твердо. От этого взгляда веяло холодом, и Рета почувствовала, как ее пробрал мороз. Она ничего не сказала, и Карр повысил голос, как будто разговаривал с глухой:
— Слышишь? Джеймс Лесситер мертв.
Она воскликнула: «Нет!» — потому что поверила. Ее крик был бессильным протестом против того страшного, что она отказывалась принимать.
Следующие слова словно кинжал резанули оцепеневшее сознание:
— Зачем ты это сделала?
Он отошел от двери и встал в центре комнаты. Через руку у него был переброшен плащ. Только сейчас она о нем вспомнила — она бросила его на стул в кабинете Меллинг-хауса, да так там и оставила.
Карр протянул ей плащ.
— Ты понимаешь, какого сваляла дурака, оставив плащ, испачканный его кровью?
Рета подняла голову. Что за кошмар, в этом нет никакого смысла! Но оцепенение не проходило.
— Это моя кровь. Я оцарапала руку, пробираясь через лес. — Она показала ему запястье — тонкая, как волос, царапина уже зажила.
Карр зло засмеялся.
— Не будь дурой, Рета — хотя бы со мной! Мы должны думать.
— Я оцарапалась…
Он встряхнул плащ, поднял его правый рукав и услышал, как она всхлипнула. Обшлаг был весь пропитан кровью. Влажная красная полоса протянулась почти до локтя, внизу во всю ширину полы шли красные брызги и подтеки.
— Ты поцарапала руку?! О господи, какую чушь ты несешь!
Пол покачнулся у нее под ногами, перед глазами поплыл молочный туман с красными пятнами. Ей удалось взять себя в руки, в глазах прояснилось.
— Карр, посмотри на меня!
Он посмотрел.
— И слушай! Я ничего про это не знаю. Когда ты ушел, я испугалась того, что ты можешь сделать. Ты был в шоке, и… я боялась. Я схватила первый попавшийся плащ и кинулась через заднюю калитку в Меллинг-хаус. Прибежала туда. В комнате было жарко, я бросила плащ на стул и больше о нем не думала. Мы поговорили с Джеймсом и под конец поссорились. Ну, не то чтобы поссорились — он вел себя отвратительно, и я ушла. Про плащ я забыла.
Карр приподнял рукав.
— Это его кровь.
Рета попыталась объясниться:
— Я оцарапалась, текла кровь. Он дал мне платок. Я его, наверное, тоже потеряла.
— Это же пустяковая царапина! Ты думаешь, что столько крови натекло из царапины?!
— Я и не говорю, это из царапины. Но я
Он бросил плащ на пол. Рета впилась взглядом в тяжелое, темное лицо Карра.
— Ладно, расскажу. Когда я вышел отсюда, я сам не знал, что делаю. Куда-то долго и быстро шел, потому что иначе отправился бы в Меллинг-хаус и размазал Джеймса Лесситера. Я проходил так около часа и оказался у дома Джонатана Мура. Элизабет была дома. Я просидел у нее, пока не пришел в себя. Мы… — его лицо прояснилось, — она приняла меня обратно. Я уходил от нее с мыслью, что у меня нет желания его убивать, я просто хотел покончить со всем этим — это правда, Рета. Когда я проходил мимо Гейт-хауса, у Катерины горел свет. Я подумал, что еще не поздно, Джеймс Лесситер не спит, и я мог бы покончить со старым и начать все заново. Я не собирался даже прикасаться к нему. Я хотел только дать ему знать, что мне все известно, и сказать, что я о нем думаю. Глупо, конечно, но так мне это представлялось. Я подошел к дому, там было темно. Я подумал, что он может быть в кабинете, обошел дом, и стеклянная дверь оказалась распахнута…
Рета задержала дыхание.
— Не помню… не помню, закрыла ли я ее. Едва ли, я была слишком зла…
Он усмехнулся.
— Зла! Слабо сказано!
— Из-за Катерины, но это не имеет значения. Продолжай, Карр.
— Я вошел. Шторы за дверью были задвинуты. Горел верхний свет. Он лежал на столе лицом вниз с размозженной головой. Возле камина на подставке лежала кочерга. Никакого сомнения, его ударили кочергой.
— Какой ужас…
— Приятная картина. Видимо, мгновенная смерть. Ты, надеюсь, не ждешь, что я буду его жалеть? Но мы должны быть осторожны, иначе нам придется пожалеть самих себя.
— Продолжай.
— В первые же пять секунд у меня появилась эта веселенькая мысль. Когда я увидел плащ, она окрепла. Он был вывернут, подкладка в желтую полоску показалась мне знакомой, я подошел и увидел под воротником свои инициалы. После это я протер кочергу окровавленным платком, который валялся в камине.
Рета содрогнулась.
— Он дал его мне для перевязки. Ты не должен был стирать отпечатки.
Он уставился на нее взглядом, полным обвинения.
— Это почему же? Раз там лежит мой плащ, значит, его кто-то принес. Я не приносил. Остаешься ты.
— Карр!
— Хватит повторять «Карр!» Если ты рассвирепела и ударила его, шансы сто к одному, что ты убежала и не подумала об отпечатках. Но если это сделал кто-то другой, и он был настолько умен, что воспользовался моим плащом, то сто к одному, что он уже протер ручку кочерги — вот о чем я тогда подумал. Я протер ручку и бросил платок в камин, огонь в нем уже задохнулся под пеплом. Не знаю, сгорел он или нет, это не имеет значения. Потом я собственным платком протер край двери, взял плащ и ушел.