МИССИОНЕР
Шрифт:
– А может, мне можно там поработать, пока машина освободится? – робко предложил Аполлон.
– Тебе? – директор посмотрел на Аполлона, и лицо его просветлилось. – А что? Это был бы выход.
Он помолчал, прикидывая что-то в уме, потом сказал, как бы подытоживая:
– Значит, вместо слесаря хочешь поработать варщиком?
– Да. Думаю интересы производства превыше всего, – убеждённо выпалил Аполлон.
И когда только он успел научиться говорить советскими лозунгами?! Чего только ни сделает с человеком любовь с первого взгляда.
Директор
– Вот если бы все так рассуждали и делали, уже давно бы коммунизм построили… А ты смотри, как всё складно получается! За пару смен освоишься – Павленко, начальник смены, тебя подучит. Ещё недельки полторы поработаешь, а там и машина твоя освободится. И к тому времени Макаркин из больницы выйдет… Их смена как раз только что заступила на работу. Если есть желание, можешь прямо сейчас и начинать осваиваться. А с пропиской и военкоматом я сам всё улажу. Оставь только документы. Ты там выписался, с учёта снялся?
Аполлон на мгновение задумался, затем уверенно подтвердил:
– Да, – тот пузатый этнограф уверял, что ко всем его советским документам комар носа не подточит. – Конечно, есть желание осваиваться прямо сейчас. А чего зря время терять – куй железо, пока горячо!
Аполлон ликовал.
Глава VII
Сменный мастер Михаил Иванович Павленко, по прозвищу Наполеон, подвёл Аполлона к двум большим металлическим ёмкостям, похожим на огромные авиабомбы, какими их изображают на карикатурах, стоящим на стабилизаторах головками вверх. Стабилизаторов, правда, не было. Вместо них в разные стороны отходили различной толщины металлические трубы, замызганные какой-то вонючей, жёлто-коричневого цвета, массой.
Михаил Иванович, небольшого роста, лет сорока пяти, с весёлыми глазищами и розовой культёй вместо кисти на левой руке, в сером халате, из нагрудного кармана которого торчали какие-то бумаги, оценивающе посмотрел на новичка, одетого в такой же серый халат, висящий на нём как на вешалке.
– Значит, говоришь, Аполлоном зовут. Прямо как американскую ракету.
– Да нет. Американская ракета тут ни при чём. Это меня отец в честь русских поэтов Майкова и Григорьева назвал.
– Поэтов, говоришь? Ну-ну. Вот тебе и источник вдохновения, разварник Генца называется, – мастер указал на ближайшую бомбу, затем тыкнул пальцем в сторону соседней, – а рядом второй.
У обоих источников вдохновения из каких-то невидимых щелей в трубах свистел пар.
– Так вот, Пушкин, сложного тут ничего нету. Засыпаем в разварник зерно или картошку – там, вверху, люк есть. А над ним, вон, видишь, бункер, – Михаил Иванович указал на виднеющуюся вверху металлическую площадку, над которой над каждым разварником было видно по большой металлической ёмкости в виде воронки. – Главное, когда
Он взялся за торчащий из одной из труб вентиль и стал его быстро откручивать. В трубе зашумело, в разварнике тоже, из каких-то прорех зашипел пар.
– Вот по этой трубе пар поступает сюда из котла – он там, в кочегарке, – мастер кивнул на открытую дверь неподалёку от разварников. – Давление держи три-четыре атмосферы. Вон манометр стоит.
Стрелка на стоящем за вентилем манометре начала прыгать в такт подрагиваниям трубы.
– Минут через сорок будет готово… Вон, как раз второй на подходе.
Михаил Иванович подошёл ко второй "бомбе", взял стоявший рядом металлический прут, нажал им какой-то клапан на толстой, отходящей снизу, трубе. В стоящее под клапаном задрипанное ведро веером выстрелила струя парующей жёлтой жидкости со специфическим запахом. Мастер сунул ведро под нос Аполлону.
– Вот, видишь, какая консистенция? Как похоже на понос, так, значит, готово.
Действительно, сравнение было довольно точное – на дне ведра паровала жижа, цветом и запахом мало чем отличающаяся от поноса.
– Закрываем подачу пара, – Михаил Иванович закрутил паровой вентиль, – и открываем разгрузку – сварили картошечку.
Он открутил вентиль на нижней трубе, и по ней зашумела, уносясь куда-то уже знакомая жидкость, которой предстояло превратиться в спирт.
– Ну вот, понёсся наш понос в бродильное отделение. Там к нему дрожжей добавят и бражечку сделают, – Михаил Иванович повернулся к Аполлону. – Ты самогонку когда-нибудь гнал?
– Нет, – сознался Аполлон.
– Принцип тот же. Но твоя задача – сварить сырьё, остальное тебя не касается… Главное – чтобы всё было согласовано – пока один варится, второй выгружается, а потом загружается. Понял, поэт?
Мастер посмотрел на Аполлона и, видно, уловил на его лице некоторую растерянность.
– Да ты не бойся, – подбодрил он новичка, – через пару смен асом будешь.
Михаил Иванович подошёл к стоящему у стены ведру с бурой густой жидкостью.
– Иди сюда.
Аполлон подошёл.
– Знаешь, что это? – спросил мастер, указывая в ведро.
– Нет.
– Это барда… А чего ж ты самогон-то никогда не гнал?
– Да я, вообще-то, не пью, – чувствуя, что говорит что-то неприличное, пролепетал Аполлон.
– Это хорошо, что не пьёшь – другим больше достанется… Короче, Есенин, это отходы производства. Спирт – продукт, его отвозим в Хутор, на базу, а барда – для скотины в самый раз.
Они снова подошли к разварникам.
– При каждом спиртзаводе, – продолжал мастер, – откормсовхоз, потому как барды – залейся… В нашем совхозе три тыщи бычков, и всем хватает, и ещё всей домашней скотине хватает, и ещё остаётся. Вот так-то! Понял? Это тебе не самогонный аппарат!
Аполлон согласно кивнул.