МИССИОНЕР
Шрифт:
– Да ну их к чёрту, – равнодушно сказала Таня. – А ты, я смотрю, на меня всё сердишься… Так ты… прости… Я не хотела тебя обзывать… Да ты и сам виноват – довёл меня… а сам…
Она не договорила, обиженно скривив губки.
Аполлон молча повернулся в сторону поля. Игра по-прежнему шла на той стороне.
– А ты молодец, – снова услышал он голос Тани. – Санькина, вон, совсем из себя вывел.
"Слушай, иди отсюда, не выводи меня из себя", – хотел сказать он ей, но в это время судья дал свисток, возвестивший об окончании первого тайма.
– Пятнадцать минут перекур, – крикнул Аполлону стоявший
Аполлон кивнул Косынкину и обернулся.
Таня по-прежнему стояла у штанги, как-то виновато опустив голову, и чертила носком босоножки по траве.
Чёрт его знает, что в одно это мгновение убило в Аполлоне футболиста и пробудило мужчину. Скорее всего, как раз это виновато-невинное покачивание стройной загорелой точёной ножки смазливой девчонки, а ещё – внезапно загоревшаяся жажда реванша.
Аполлон огляделся по сторонам. Футболисты кучковались у кромки поля. Вокруг них собирались зрители. "Домой не поведёшь – может Клава нагрянуть".
– Иди туда, за акацию. Я сейчас подойду, – кивнул он ей в сторону кустов.
Таня обрадованно вскинула светлую головку, со счастливым выражением, смешанным с недоверием, посмотрела на Аполлона – он ли это сказал?
– Иди, – улыбнулся он ей, – я сейчас.
Глава XXVII
Сказав Наполеону, что, пока перерыв, он сбегает домой, Аполлон юркнул за полосу акации. Таня ждала его на аллее. Кроме них на аллее больше никого не было – весь стадион шумно обсуждал перипетии прошедшего тайма, причём до ушей уединившейся парочки часто долетало слово "Американец", склоняемое в положительном контексте по всем падежам.
– Слышала, у нас всего пятнадцать минут? Уже даже меньше, – торопливо проинформировал Таню Аполлон и, схватив за руку, потащил в кусты.
Таня с готовностью последовала за ним в тесный просвет между двумя рядами обильно заросшей лопухами жёлтой акации. В той полутораметровой полосе отчуждения, в которой они оказались, было сумрачно и пахло сыростью. Аполлон, сдёрнув с себя футболку и бросив её на землю, увлёк на неё Таню. В его сознании всё происходящее воспринималось в этот момент как продолжение той, так хорошо начавшейся и так по-дурацки прервавшейся, любовной игры, которую он затеял с этой девчонкой почти месяц назад, не рассчитав или переоценив свои возможности, которыми он располагал на тот момент. Разведки не требовалось, он уже знал, на что способна его партнёрша, и что она ожидает от него.
Их губы сомкнулись в поцелуе, и Таня, едва только коснувшись попкой лежащей на земле футболки, снова приподняла её, давая Аполлону возможность задрать ей юбку на пояс. Снимать с неё трусики он не стал. Сдёрнув с себя брюки вместе с плавками до самых колен, он приподнял за подколенные сгибы её широко раздвинутые ноги, сдвинул в сторону с промежности голубенькие трусики и, потыкавшись призывно занывшим хуем в маленький клиторок, с чувством вонзил его в розовую щель. Несмотря на почти полное отсутствие подготовительных ласк, влагалище хоть и плотно сжимало член, но приняло его без всяких затруднений. Видно Таня тоже воспринимала этот акт как
Аполлон лежал на ней, спустив локти в стороны и ухватив руками снизу за плечи, резко подтягиваясь при каждом толчке. Он почувствовал, как Таня обвила его ногами за талию, упершись задними тесёмками босоножек в рёбра. Вскоре он осознал, что это давление поднялось выше, чуть ли не до самых его лопаток. Он лизнул кончиком языка аккуратненький вздёрнутый носик, нежно потыкался в одну ноздрю, в другую, облизал верхнюю губу, и впился в неё своими губами. Когда их языки сплелись в сладкой борьбе, а ноги Тани оказались у него уже где-то под мышками – он почувствовал, как она зацепилась своими маленькими ступнями в матерчатых босоножках за его напрягшиеся грудные мышцы, – они одновременно забились в оргазме.
Когда к ним вернулась способность воспринимать окружающий мир, они вдруг услышали тяжёлые шаги на аллее и затаились. Кто-то остановился у кустов где-то в районе их ног. И почти сразу же Аполлон почувствовал, как на его голую задницу потекло что-то горячее. Он даже не сразу сообразил, что это. Но от разрешения этой загадки его избавили ещё одни шаги и послышавшийся вслед за этим голос Наполеона:
– "Поссым", – сказал Максим.
– Да, приходится под кустами ссать, как собаке. Не могли, что ли, уборной тут построить?
А этот недовольный голос, донёсшийся со стороны их ног, принадлежал Санькину. Выходит, это Санькин помочился на Аполлонову голую жопу.
– Мог бы и в школьный туалет сходить… Там каникулы… – ответил Наполеон на вопрос Санькина. – А вообще, друг мой Санькин, хорошо быть кисою, хорошо – собакою, где хочу – пописаю, где хочу – покакаю.
Повернув в сторону аллеи голову, Аполлон с ужасом увидел, что как раз напротив его лица остановились худые волосатые ноги, закрытые ниже колен гетрами, и в бутсах. И тут же, подтверждая, что ужас его был не напрасным, сквозь какую-то щель в кустах повыше лопухов вырвалась мощная жёлтая струя и ударила прямо Аполлону в щеку. Пенящаяся солёная жидкость потекла по его губам на землю.
Аполлон хотел вскочить и в ярости наброситься на этих ссыкунов, но, почувствовав под собой слабое шевеление – Таня, о которой он совсем забыл, пыталась отодвинуться подальше от образовывавшейся рядом с ней пенящейся лужи, – с трудом сдержался. Честь женщины для настоящего джентльмена, даже с подмоченной мочой репутацией – превыше всего!
"Ну, я вам покажу, – в бессильной злобе закипало в Аполлоне чувство собственного достоинства, – ссыкуны! Я вам во втором тайме устрою…" Он ещё не знал, что он им такое устроит, но устроить в тот момент он им желал такое, чтобы они потом с содроганием вспоминали его всю свою оставшуюся кошачье-собачью жизнь.