МИССИОНЕР
Шрифт:
– Хрена ты забьёшь, – послышался голос Наполеона, когда его шаги и шаги Санькина стали удаляться. – Американец – это тебе не Люба Касаротая!
– Забью! – уже издали послышался злой голос Санькина.
До начала второго тайма Аполлон ещё успел сполоснуться от мочи двух великих футболистов местного масштаба под ближайшей колонкой.
Когда он подходил к своим, теперь уже нижним, воротам, увидел, что в них мирно пасётся симпатичный коричневый телёнок, а в штрафной площади – небольшая стайка гусят со своей серой мамашей. Прогнав из ворот непрошенного гостя, Аполлон с досадой заметил, что он успел даже переработать съеденную траву и отложить продукты переработки в виде нескольких коричнево-зелёных лепёшек по самой линии ворот. Это, однако,
Начался второй тайм, и Аполлон сразу понял, что перед его жаждущим отмщения чувством достоинства стоит неразрешимая дилемма. Для того чтобы хотя бы как-то отомстить Санькину, нужно было, кровь из носу, не пропустить от него гол. Эта задача стояла, в общем-то, с самого начала матча. Тогда тот раскошелился бы на ящик водки, да плюс ещё получил бы страшный удар по своему футбольному самолюбию. Но в этом случае выигрывал другой обидчик – Наполеон. Если же умышленно пропустить от Санькина гол, чтобы наказать Наполеона, то Санькин становился бы двойным обидчиком. Да к тому же достоинство самого Аполлона пострадало бы ещё больше перед лицом всего посёлка, доверившего защищать ему его футбольную честь. А честь американского гражданина – Американца?..
Аполлон некоторое время играл как в тумане, соображая, какой же найти выход из этого тупикового положения. Поле покинуть он не мог – честь команды для него уже была выше личных амбиций, да и месть Санькину в этом случае становилась бы совсем призрачной, если не недостижимой вовсе.
В конце концов, несмотря на то, что Наполеон поссал ему на лицо, а Санькин – только на жопу, он решил защищать ворота от Санькина во что бы то ни стало, подтверждая тем самым и свою личную репутацию как "сухого" вратаря. Санькина надо было наказывать в первую очередь – он уедет, тогда с концами… А с Наполеоном он разберётся потом, никуда тот не денется. Кроме того, надо ж и свою честь защищать… Всю землю спас… Народ не поймёт, если не спасёт ворота…
Решив, таким образом, как ему улаживать внезапно возникшую в перерыве проблему, Аполлон душевно успокоился и с ещё большим мастерством, умением и, главное, решимостью пресекал все потуги ломовских футболистов распечатать его ворота.
А натиск ломовцев, игравших во втором тайме под горочку, всё возрастал. Невозмутимый до того Санькин уже стал покрикивать на своих питомцев и товарищей, что только вносило в их действия скованность и неразбериху.
Заметно подуставшие синельцы отвечали редкими контратаками. В одной из них Шаров, преследуемый защитниками соперника, ударил в сторону одиноко стоявшего у штрафной ломовцев Родомана, которого те вообще уже не принимали в счёт, поскольку он создавал больше проблем своим, чем чужим. Но тут мяч неожиданно попал Родоману прямо между бёдер под самым пахом, и застрял там, видимо запутавшись в трусах-юбке. И тут кудесник Родоман показал своё цирковое мастерство. Крепко зажав мяч между бёдер, под самым животом, и слегка наклонив корпус вперёд, он смешно засеменил с ним к воротам противника, похожий на пингвина, который носится со своим яйцом. Соперники оторопели, не зная, что им делать, как им быть. Судья тоже растерялся, не припоминая в своей судейской карьере таких случаев, и не зная, квалифицировать ли этот экзотический трюк в исполнении экзотического футболиста как нарушение правил. Между тем, пока все они хлопали ушами, Родоман продолжал медленно, но уверенно, а главное, беспрепятственно продвигаться вперёд, уже достигнув линии штрафной площади. Было очевидно, что ему гораздо сподручнее управляться с мячом, не лежащим на земле, а находящимся в таком подвешенном состоянии.
Санькин, со свирепым видом стоявший в середине поля, заорал своим защитникам:
– Что вы на него смотрите, уроды?! Давите его!
Ломовцы бросились на Родомана, пытаясь выбить
Вконец озверевший Санькин сам понёсся на Родомана. Вратарь ломовцев вышел, наконец, из оцепенения и бросился к "пингвину" с другой стороны в намерении выхватить мяч прямо из его ляжек.
Санькин налетел на Родомана сзади как коршун, и нанёс сильнейший удар по мячу. Мяч пулей вылетел из-под живота Родомана, врезался уже наклонившемуся вратарю в лицо и отскочил прямо в ворота, да не куда-нибудь, а прямёхонько в самую "девятку".
Вратарь упал как подкошенный, схватившись за лицо. Пока его, едва дышавшего, уносили с поля, "трибуны" неистовствовали. Громовое "го-о-ол" слышали, наверное, в Сенске.
Синельские футболисты обступили Родомана, и через несколько секунд он уже подлетал в воздух, блаженно при этом улыбаясь.
К Санькину подошёл Наполеон и, ехидно улыбаясь, констатировал:
– Забил!
Санькин зарычал, и в окружении товарищей бросился к судье. Ломовцы начали, было, апеллировать к арбитру, но было уже поздно – тот показал на центр поля, и менять своего решения не собирался хотя бы из чувства собственного достоинства. А скорее всего, из чувства самосохранения – нужно было быть круглым идиотом, чтобы не понять, что, отмени он гол, его разорвали бы на такие мелкие кусочки, которым позавидовали бы даже атомы.
Запасной вратарь ломовцев занял место в воротах, и игра началась с центра поля.
Что тут началось! Одна атака ломовцев сменялась другой, Санькин безудержно рвался вперёд, круша всё на своём пути. Но каждый раз в последний момент его пыл охлаждал быстрый бросок в ноги Аполлона. Наверняка, если бы могучий ломовский нападающий не пытался вкатить мяч в самые ворота, а бил бы с более дальнего расстояния, он забил бы уже не один гол – удар у него, как все убедились, был что надо! Но он в слепой ярости пытался обыграть всех, встававших на его пути, в том числе и вратаря. Казалось, обыграй он и Аполлона, то стал бы ещё обводить и обе стойки ворот, как и обещал Наполеон. Аполлон же уже успел приноровиться к этой его манере, к тому, что вся ломовская команда играла на своего лидера, даже не помышляя о своей собственной инициативе. А после каждой прерванной атаки Наполеон не забывал подзуживать Санькина:
– Ну что, забил?
– Забью, – рычал тот, и чуть ли не рыл копытами, то бишь бутсами, землю.
– Ага, своим ещё один. Гы-ы-ы…
А время матча неумолимо приближалось к концу.
И вот, на последней минуте, надо же было такому случиться!, Санькин в штрафной площади несколькими ложными замахами уложил на траву Наполеона, вышел на Аполлона, и тут, в самый ответственный момент тот вдруг поскользнулся на затерявшемся в траве гусином "червяке".
Санькин с рёвом обогнул его, и уже собирался вогнать мяч в сетку, но тут за занесенную над мячом ногу его успел схватить единственной своей кистью совершивший невероятный бросок Наполеон. Санькин дёрнулся и, завалившись навзничь, вкатился в ворота, вывалявшись в телячьем дерьме, а Аполлон тем временем успел забрать мяч. И сразу же, почти над самым своим ухом, услышал свисток арбитра. Тот решительно указывал на одиннадцатиметровую отметку. Стадион ахнул – пенальти! Но никто, ни из футболистов, ни из болельщиков, не посмел оспорить решение судьи – настолько очевидным было нарушение.
Санькин встал и, несмотря на туалетный вид своей футболки, победоносно посмотрел на ещё лежавшего с понурой головой во вратарской площадке Наполеона.
– Ну что? – злорадно спросил он. – Беги за продавщицей и кошельком. Щас я твоего Американца…
Наполеон как-то обречённо сжался.
А судья уже отмерял шагами одиннадцать метров, проверяя правильность разметки.
И вот мяч установлен прямо напротив ворот, в которых на самой линии застыл Аполлон. Стадион замер в тревожном ожидании. Слышно было, как звенят редкие комары.