Миссия «Демо-2020»
Шрифт:
Добродеев оглядел раскинувшиеся перед ним веером листы бумаги, осторожно взял один, перевернул и, глянув, сказал:
– Да я все равно ничего в этом не понимаю. Или вы предлагаете мне влезть в дебри теоретической физики? Так там даже такой черт, как я, ногу сломит. Вы этого хотите?
– Хорошо, – произнесла Сильвия Кампанелла Лу Синь фон Каучук. – Я сама расскажу. Вкратце.
– Только вкратце и без этой вашей… гм… терминологии.
– Договорились, гидрид-ангидрид, – по-меншиковски откликнулась Сильвия. – Терминология… Так вот, я рассчитала, что показатель,
– Сильвия!!! – взвыли мужчины. – Что означает вся эта ахинея?
– Темпоральный коэффициент возвращения – это величина, при помощи которой определяют отклонение… Тьфу! Буду объяснять на пальцах! – воскликнула она, увидев отчаянное выражение на лицах Афанасьева и советника Добродеева. – Ну вот смотрите. Наше первое путешествие в Россию тысяча шестьсот девяносто третьего года, назовем его Перемещение-один, составило смещение во времени, равное тремстам двадцати семи годам. Это ясно?
– Ага, – откликнулся Евгений, – две тысячи двадцать минус тысяча шестьсот девяносто три равно триста двадцать семь.
– Умница дочка, – сказала Сильвия насмешливо. – Так вот, эта величина, триста двадцать семь лет, и взаимодействует с темпоральным коэффициентом. Проще говоря, темпоральный коэффициент – это процент погрешности…. м-м-м… по-моему, проще некуда? 327 лет делим на 100 процентов и умножаем на три целых одиннадцать сотых, – Сильвия Кампанелла молниеносно проделала в уме вычисления и тут же выдала приблизительный результат: – Примерно десять лет. Если точнее, то десять лет и один месяц.
– И что все это означает, позвольте узнать? – осведомился Астарот Вельзевулович Добродеев, который уже начал подозревать, что над ним издеваются.
– Позволю. Это означает, что при повторном перемещении, назовем его Перемещение-два, в тот же временной пласт мы не сможем попасть точно в тысяча шестьсот девяносто третий год. Погрешность составит плюс-минус десять лет. Это означает всего-навсего, что при попытке вернуться в год девяносто третий мы угодим, по выбору, либо в тысяча шестьсот девяносто третий, либо в тысяча семьсот третий!
Настала гробовая тишина. Афанасьев уронил со стола какой-то прибор, но на это никто не обратил внимания. Наконец заговорил Добродеев:
– То есть попасть туда, где вы оставили Буббера и Ковбасюка, невозможно?
– Никак.
Афанасьев хлопнул себя по голове и проговорил:
– Подождите, уважаемая Сильвия… А если отправиться в тысяча семьсот третий год, то, быть может, с учетом этого вашего коэффициента в десять лет нас и вынесет обратно в тысяча шестьсот девяносто третий?
– Вы мыслите арифметическими понятиями, – высокомерно отозвалась фон Каучук, – а здесь они совершенно неприемлемы и попросту неверны. Это в нашем быту дважды два равно четыре, а в единой теории поля, на основе которой Николай Малахов спроектировал машину времени, дважды два может равняться и пяти, и нулю, и бесконечности.
Бес Сребреник внутри Евгения тихо завыл. Войдя в раж, уважаемая Сильвия Кампанелла Лу Синь фон Каучук снова стала сыпать умопомрачительными терминами типа «квазиэнтропийный репагу-люм», «аберрация состояния», «супрефектная аннигиляция»… потом Афанасьев заткнул уши и не слушал. Добродеев же стоически выдержал экзекуцию и после того, как Сильвия закончила, повернулся к Афанасьеву и с масленой улыбкой на круглом лице спросил:
– Может, у вас, товарищ, есть вопросы к докладчику?
Афанасьев облегченно засмеялся. Сильвия сказала обиженно:
– И вовсе нет ничего смешного. Это означает, что мы можем увидеть Ковбасюка и Буббера в лучшем случае через десять лет их существования в том, петровском мире. Если, конечно, они столько проживут там…
Николай Алексеевич Ковалев выразительно покрутил пальцем у виска и, сделав страшное лицо, налил водки присутствующим мужчинам, а дамам вина. Присутствовали Ковалев, Афанасьев и их жены, а по огромной московской квартире банкира Ковалева бегали трое детей: двое ковалевских и афанасьевский Ванька.
– Интересные ты про нас вещи рассказываешь, Женек, – произнес Николай. – По показаниям этого твоего черта Добродеева, моя жена – инопланетянка, что ли, к тому же дочь Люцифера? Слышь, Галька? Ну и биография у тебя, а? Нарочно не придумаешь!
– Да я и не стал бы такое нарочно придумывать, – сказал Афанасьев задумчиво, – если бы воочию не насмотрелся на всякое разное… Вот чуть было на дыбе повисеть не привелось!
Елена, жена Евгения, при этих словах супруга отставила бокал с вином и воскликнула:
– Нет, Галь, ты только послушай, что он такое говорит! На дыбе! Да если бы я знала, КУДА тебя посылают, ни за что не пустила бы!
Афанасьев пробурчал под нос что-то вроде того, что его супругу никто и не спрашивал бы, в особенности такие замечательные деятели современности, как Астарот Вельзевулович Добродеев, вице-директор Глэбб и особенно генерал Бишоп, а также сам президент ВША Нэви Буш-Оганесян-третий, у которого, как говорят, вместо мозга программируемый биогель. Ковалев захохотал. Он вообще был в прекрасном настроении, а тот бред, который только что сообщил ему его друг Афанасьев, был воспринят как забавная нелепость. Выпив еще немного водки, Ковалев вспомнил о том, что в петровском прошлом остался его начальник охраны Ковбасюк, и помрачнел. Он спросил у Евгения:
– А этот Ромовобабовский… зверь, да?
– Ромодановский, – поправил Афанасьев. – Ну, как тебе сказать? ОН был фактически правителем России, пока Петр то мотался по заграницам, то строил корабли в Воронеже и Архангельске, то уходил воевать со шведами. Понятно, что когда на тебе целая страна, причем какая!., особо добрым не будешь.
– Пойдем-ка покурим, – проговорил Ковалев.
– Идем.
Перейдя в другую комнату, Ковалев тщательно прикрыл за собою дверь и произнес:
– И ты что же, Женек, веришь всему, что наплел тебе этот Добродеев? Ведь это же полная ахинея!