Миссия в Париже
Шрифт:
Изо всех сил старались и его напарники. Они упарились, поснимали свои кожухи и бараньи шапки и кучкой сложили их в сторонке, на откосе, на вымерзшей уже травке. И снова принялись за работу.
Со стороны поглядеть, не подневольный труд под страхом смерти, а дружная компания на сельской толоке. Ах, если бы кто увидел, как самозабвенно они трудились! Это сейчас была самая лучшая бригада на всей Украине.
– А мне что велите, дяденька? – подергал кто-то за рукав Кольцова. Он обернулся, увидел стоящего неподалеку мальчишку-коновода, о котором в сумятице все совершенно забыли. На нем тоже был хороший кожушок, такая
– Ты чей? – спросил Кольцов.
– Ничей. Сам по себе, – ответил мальчишка.
– Так не бывает, – не согласился Кольцов. – Ты вот с бандитами, и так получается, что и сам ты бандит. И родители твои, небось, в банде?
– Нету у меня родителей! – нахмурился парнишка.
– Как это – «нету»? Где же они?
– Мамка померла, а папка… папка в прошлом годе дома объявлялся, и все, и больше мы его не видели. А потом мамка померла.
– И как же ты в банду попал?
– Когда мамка померла, меня тетка Варвара до себя взяла. А у нее своих двое. Я и решил в Крым податься. Пацаны рассказывали, там круглый год лето. Хрухты разные прямо на улице растут. Свободно прохарчиться можно.
– В Крыму пока белые, – сказал Кольцов. – Может, и твой папка белый? Потому ты и в Крым пробираешься.
– Не! Папка вроде как за красных был. За бедных.
– Вот тебе и раз! – укоризненно покачал головой Кольцов. – Папка – за красных, а ты, получается, против красных.
– Не!
– Ну как же – «не», если ты у бандитов служишь. А они, всем известно, против красных.
– Никому я не служу. Я – сам по себе, – снова упрямо повторил мальчишка.
– Все же расскажи, как же ты в банде оказался?
– С поезда сняли. Сам дядка Кныш. Иди, говорит, до меня в сыны. Кожух вот выдали. И сапоги. И так не обижали. Кормили. Я и подумал, до лета у них перекантуюсь, а там в Крым подамся. Пацаны рассказывали, у них там – море. Очень мне на него поглядеть охота.
Заметив на железнодорожном полотне какой-то разброд, Кольцов прервал разговор с мальчишкой, бросился туда.
Бандиты пытались водворить на место рельс, налегали на него – но тщетно. Он не сдвигался с места.
Заметив подошедшего к ним Кольцова, уже воспрянувший духом Петухов, почувствовав к тому времени себя уже чуть ли не помощником красноармейского командира, деловито сказал:
– Тут, товарищ командир, так не получится. Вагу бы какую-нибудь! Зализячку или дрючок!
– Разобрать – хватило ума, – не удержался Кольцов.
– У нас тогда восемнадцать человек народу было, – пояснил Петухов.
– Это ты кого, бандитов народом считаешь? – сердито спросил Кольцов. – Не надо! Народ сам по себе. Вы к народу – никакого отношения. И, кстати, Петухов, я тебе не товарищ, запомни это! И никогда им не буду!
– Как скажете, – покорно согласился Петухов.
Машинист и члены поездной бригады принесли несколько прочных дубовых шестов, два лома и тоже стали помогать бандитам. Под ударное «Раз! Два! Взяли!» они по сантиметру отвоевывали пространство и вскоре установили рельс на прежнее место. Дальше за работу принялись Велигура и Панченко. Орудуя гаечными ключами, они принялись крепить рельс к шпалам.
Все повеселели: дело двигалось к концу.
Кто-то из поездной бригады согласился поработать за отсутствующего
Пятеро бандитов встали перед Кольцовым. Шестого не было видно.
– Тут пацаненок недавно вертелся. Не видели? – спросил Кольцов.
– Возле коней был какой-то.
– Куда делся?
– Да разве до него было? Тут вон с этих глаз не спускали, – Велигура указал глазами на угрюмых бандитов. Переминаясь с ноги на ногу, они безучастно ждали решения своей участи.
– Должно, сбег пацан. Степь вона какая! Поди, разыщи его теперь! – сказал кто-то из поездной бригады.
Кольцов медленно оглядел бандитов, и они слегка поеживались под его недобрым взглядом. И уже не ждали ничего для себя хорошего.
– Вот что, братва! – начал Кольцов свою короткую речь на доступном бандитам языке. Когда-то, теперь уже давно, вот так же, глядя в лицо смерти, Кольцов слушал речь батьки Ангела и запомнил ее чуть не слово в слово. – Хочу я вам малость мозги прочистить. Чтоб потом, когда еще раз где-нибудь встретимся, не сказали, что вас не предупредили. Хотел было вас расстрелять. Есть за что, и вы это знаете. Да патроны на вас, дурошлепов, тратить жалко. Они нам для Врангеля пригодятся. А вас потом, если не покаетесь и за ум не возьметесь, дустом выведем. Напрасно хихикаете, я не шучу. Идите до своего бандитского батьки и передайте ему, что конец его близок. Намного ближе, чем ему это кажется. Война кончается, кончается и ваша вольница. Что могу посоветовать? Идите в военкомат и покайтесь за все свои грехи, как пред попом. Проситесь на фронт. Может, еще и успеете своими боевыми делами смыть бандитское прошлое. Вот, пожалуй, и все, что хотел вам сказать на прощание.
Кольцов отвернулся. А бандиты продолжали стоять, глядя себе под ноги.
– Ну, чего стоите! – прикрикнул на них Велигура. – Ноги – в руки, и – врассыпную! Как куры!
– А нельзя нам… того… попросить… коней возвернуть? – осмелел Петухов, поняв, что смерть отступила. – Восемь верст! Далеко!
– Будете торговаться, полушубки и сапоги велю снять, – строго сказал Кольцов. – Легче будет бежать!
Бандиты поняли: красный командир не шутит. Переглянулись. И разом бросились в степь. Лишь Петухов чуть замешкался, с опаской спросил у Кольцова:
– А не стрельнете?
– Хорошее предложение, – согласился Кольцов. – Беги, а я подумаю.
Петухов изо всех сил бросился догонять своих товарищей. Едва не натолкнулся на пулеметное «гнездо», в котором все еще находился Бобров. Отскочил. Побежал дальше. Настиг своих.
Провожая бегущих по степи бандитов, Бобров медленно поворачивал за ними ствол пулемета и смотрел на них сквозь прорезь в щитке.
Когда бандиты оказались на вершине косогора и скученно побежали по нему ровной цепочкой, удобной для короткой пулеметной очереди, Бобров обернулся к Кольцову, крикнул:
– Павел Андреевич, а может, я их… того?
– Не смейте! – испуганно закричал Кольцов, боясь, что Бобров не утерпит и выдаст очередь, не дождавшись его ответа. – Не надо!
– Пожалели? – с осуждением спросил Бушкин.
– Пожалел, – откровенно сказал Кольцов и задумчиво добавил: – А кто потом, Тимофей, хлеб будет растить? После войны?
– Они – не сеятели. Бандиты.
– Может, одумаются?
– Не верится.
– А других все равно нету. Других бабы не скоро нарожают.