Миссия выполнима
Шрифт:
Саттертуэйт прокричал ему сквозь шум:
– Я должен ехать в Белый дом. У вас есть что-нибудь для меня?
Директор ФБР разговаривал по телефону:
– Скажи ему, чтобы подождал. Переложи это на Холда.
Он положил трубку на рычаг и взглянул на Саттертуэйта.
В левой руке Шэнкленд держал карандаш и постукивал им по столу с такой силой, как будто хотел пробить в нем дырку.
– Мы проследили Рауля Риву до гостиницы «Каир». Разумеется, он записался под другим именем. Но это наверняка был он. За последние дни у него было только двое посетителей – два парня приходили к нему несколько раз.
– Те самые, которые были с ним этой ночью?
– Да. Харрисон и тот, которого убили, Каванах.
– Так же говорит и Харрисон, верно?
– Я ни на йоту не верю этому сукиному сыну.
– Но все подтверждает его показания. Разве не так? – Он произнес это довольно резким тоном, однако Шэнкленд только пожал плечами. Саттертуэйт раздраженно продолжал: – Надеюсь, вы не собираетесь обращать внимание на слухи? Вы должны быть осведомлены лучше, чем другие.
– На какие слухи?
– О всемирном заговоре.
Шэнкленд возразил своим монотонным гнусавым голосом:
– Мистер Саттертуэйт, раньше мы уже думали, что захватили всех, и, как видите, ошиблись.
– Значит, вы тоже считаете, что мы со всех сторон окружены врагами?
– Я только повторяю то, что час назад сказал в Совете безопасности: пока у нас не будет твердой и надежной информации, подтверждающей слова Харрисона, мне придется настаивать на применении самых суровых мер.
Шэнкленд говорил в своей манере. Он был истинным питомцем Гувера.
Саттертуэйт спросил:
– Что еще вы хотите передать президенту?
– У них осталось еще три бомбы – не взорванных, на заднем сиденье «шевроле».
– Вам известно, для кого они предназначались?
– Харрисон говорит, что у них не было жесткого плана. Они собирались убить тех, кто окажется доступен, – восемь или девять высокопоставленных лиц на окраине Вашингтона.
– Харрисон выживет? – спросил Саттертуэйт.
– Не выжил бы, если бы это зависело от меня.
– Черт возьми, но он нужен нам живым. Если он умрет, нам не за что будет зацепиться.
– А кто станет его слушать? Если ему удастся выкарабкаться, нам придется позаботиться о том, чтобы его не линчевали. Лучше уж ему сдохнуть прямо сейчас.
– Но он хочет говорить.
– Говорить? Скорее, хвастаться. Он знает, что у него нет ни единого шанса выкрутиться; он покойник, это только вопрос времени. Наверно, он думает, что чем больше будет сотрудничать с нами, тем дольше проживет. Или хочет всем показать, какие они были молодцы и умницы. Может быть, он мечтает вписать свое имя в историю.
– Я хотел бы все-таки услышать, какие у него шансы.
– Думаю, в конце концов они его заштопают. У него в кишках застряла пара пуль 38-го калибра.
Пока Саттертуэйт шел к выходу, в нем нарастала тревога. Если слухи смогли пробраться в эту комнату, они проникнут всюду. Твердых фактов не хватало, происходившие события превосходили понимание среднего обывателя, и ничто не пугало людей больше, чем загадочная угроза, непосредственно касавшаяся их жизней.
Слухи утверждали, что существует целое международное движение, целью которого является свержение американского правительства. За ним видели руку Кубы, Пекина и Москвы; его создание приписывали злому гению – Кастро, Чжоу Эньлаю или Косыгину; его вдохновляли или возглавляли коммунисты. Короче говоря, объявлялось, что началась третья мировая война.
– Сколько времени он еще собирается мариновать меня здесь, словно какого-то рассыльного? – Уэнделл Холландер обрушил на Саттертуэйта все свое раздражение и гнев.
У Саттертуэйта непроизвольно раздулись ноздри.
– Президент занят важными проблемами, сенатор. Я думаю, вы сами должны это понимать.
– Его проблемы, – рявкнул Холландер, – продлятся, по моим подсчетам, еще семьдесят пять часов. Мне же придется заниматься ими четыре года. – Его брови хмуро сошлись на переносице. – Если, конечно, наша страна сможет столько протянуть.
Даже когда Холландер пытался говорить приглушенным голосом, он жутко орал – у него было плохо со слухом.
«И если ты сам сможешь столько протянуть». В последние десять лет у Холландера был согбенный и слезящийся вид постоянного пациента клиники. Но, как и большинство больных людей, он уделял своему здоровью огромное внимание, поэтому не было ничего необыкновенного в том, если бы он протянул лет до девяноста. В таком случае в запасе у него оставалось еще тринадцать лет.
– При всем моем уважении, – громыхал Холландер, – я настаиваю на том, чтобы вы отправились к этому трусливому сукиному сыну и напомнили ему, что я жду его в этой комнате!
От ярости его лицо налилось кровью.
– Сенатор, президент встретится с вами, как только сможет.
Негодование Холландера достигло пика. Несколько мгновений он собирался с силами, с трудом переводя дыхание. Саттертуэйт воспользовался моментом, чтобы быстро вставить успокаивающую фразу:
– Нам всем сегодня приходится нелегко.
Он никогда не был силен в личной дипломатии; президенту следовало поручить это кому-нибудь другому. Однако протокол требовал, чтобы это был, по меньшей мере, член кабинета.
– Сукин сын, – прорычал Холландер и вдруг, уставившисьна потолок, окинул взглядом все четыре угла. – Надеюсь, он меня сейчас слышит. Вы думаете, я не знаю, что вы напичкали эти комнаты подслушивающими устройствами?
Он выжил из ума, с тоской подумал Саттертуэйт. Дряхлый параноик, который, возможно, станет следующим президентом Соединенных Штатов.
Саттертуэйт нервно провел рукой по своей густой шевелюре.
– Сенатор, вы знаете, что я не могу заставить президента встретиться с вами немедленно. Вам это известно так же хорошо, как мне. Но если я могу еще что-нибудь для вас сделать…