Мистер Бикулла
Шрифт:
Казалось бы, равнодушно и безучастно все эти джентльмены тихо переговаривались в ожидании, пока откроются двери, и, хотя Клэр, вовсе не смущенная тем, что она никого из них не знает, втолкнула Лессинга в центр самой большой группы, ему их речи вначале показались невнятным бормотанием. Но после того как он некоторое время в растерянности постоял среди них, слова зазвучали более отчетливо, его ухо настроилось на фразы, соединявшиеся в нечто, похожее на погребальное песнопение.
— Мир, в котором он жил, остался в прошлом. И никому до этого нет дела. Никому нет дела. Я познакомился с ним в Дераисмаилхане. Мы служили вместе в Мадрасе. Бунт в Джаландхаре, он подавил его. Говорят, он в свое время сблизился с Махасабхой. Но Джина доверял ему. Он начал достойно, старомодно, с путешествия в телеге, запряженной волами, знакомился
22
Неру, Мотилал (1861–1931) — один из лидеров Индийского национального конгресса и партии сварадшистов.
Неру, Джавахарлал (1889–1964) — премьер-министр и министр иностранных дел Республики Индии с 1947 г.
— Дорогой мой доктор! Миссис Лессинг! — раздался вдруг более земной голос. — Я так рад вас видеть! Я искал, но не встретил ни одного знакомого мне человека, пока не заметил вас! Как я счастлив, что вы здесь, — если, конечно, при таких прискорбных обстоятельствах можно быть счастливым!
Мистер Бикулла выделялся на фоне остальной публики. Его костюм подходил к торжественному случаю, но все-таки больше напоминал свадебный наряд, чем траурный. Цилиндр мистера Бикуллы блестел слишком сильно, брюки были в слишком заметную полоску, а в петлице красовалась белая хризантема. В руках он сжимал аккуратный квадратный сверток в коричневой бумаге, что было совсем уж неуместно. Лессинг, несмотря ни на что, не скрыл своей радости, но Клэр, более чувствительная к этикету, холодно улыбнулась и отошла на шаг назад.
Мистер Бикулла понизил голос.
— Изысканное общество собралось проводить несчастного сэра Симона в последний путь, — сказал он. — Не так уж много персон, зато самые избранные. Да… Вы прекрасно выглядите, миссис Лессинг, и вы, доктор, прекрасно одеты. Это, конечно, ваш собственный костюм?
— Да, разумеется, — ответил Лессинг.
— А я взял свой напрокат по такому случаю. Но, думаю, никому не догадаться, что он не сшит на заказ. Отлично сидит на мне, не правда ли?
Из крематория вышли немногочисленные участники предыдущей церемонии, и появившийся на пороге служитель тихо и без липшей суеты позвал собравшихся внутрь. Они зашли, стараясь ступать как можно тише. На первой скамье, ссутулившись, сидел Ронни Киллало в синем потрепанном костюме. На значительном расстоянии от него гордо возвышалась прямая спина невестки сэра Симона. Ее недолюбливал как Ронни, так и с сам покойный. Епископ, сухощавый старик, когда-то служивший в Индии, вел службу голосом, напоминавшим завывания ветра в листве густых деревьев. «Безрассудный! — говорил он, — то, что ты сеешь, не оживет, если не умрет». И мистер Бикулла, сидящий между Лессингом и Клэр, еле слышно пробормотал что-то и качнул головой в печальном, но несомненном согласии.
«Сеется тело душевное, восстает тело духовное», — сказал епископ, и Лессинг, задумавшись о справедливости этого утверждения, вспомнил своих пациентов и забыл о сэре Симоне. Апостол Павел, размышлял он, имел большие основания изречь чуть раньше: «Не всякая плоть такая же плоть…»
Гроб под покрывалом и бледными венками уплыл, как корабль, и процессия во главе с Ронни и неприветливой невесткой покойного направилась к выходу. В церкви оказались знакомые невестки, и на их соболезнования она отвечала с дерзкой беззастенчивостью; несколько самых старых участников процессии, знавших сэра Симона почти всю его жизнь, высказались очень кратко и с нескрываемой неприязнью к Ронни. Остальные с явным облегчением быстро зашагали к дверям и сразу сели в машины.
Клэр нерешительно сказала:
— Как ты считаешь, стоит подвезти Ронни до дома?
Но Лессинг наотрез отказался и пригласил с собой мистера Бикуллу.
— Из сладкого лукум мое самое любимое лакомство, — заявил он, откусив кусочек. На его губах остались следы сахарной пудры. — А этот, уверяю вас, высшего сорта. Его прислали мне деловые партнеры из Бейрута.
— Но не можем же мы взять себе все, если он вам так нравится, — запротестовала Клэр.
— Не волнуйтесь, у меня еще много. Мне его часто присылают, — заверил ее мистер Бикулла, стряхнув носовым платком с колен сахарную пудру.
Ненавязчиво, но с уверенностью, что его слушают, он стал рассказывать о своих любимых блюдах средиземноморской кухни. Клэр действительно слушала с большим вниманием все, что он говорил, льстила ему и всячески поддерживала беседу. Ей явно не хотелось оставаться со своим мужем наедине. Была суббота, Лессинг не ждал пациентов, а после мучительных раздумий он, скорее всего, снова бы вернулся к опасной теме пятифунтовой купюры. И сам Лессинг, знавший, что не сможет избежать этой темы, с ужасом ждал очередного накала страстей и взаимных обвинений и поэтому тоже радовался обществу мистера Бикуллы, хотя вначале и не проявлял особых эмоций. Так или иначе, Лессинг и Клэр были единодушны в желании видеть его своим гостем.
Они долго разговаривали о сэре Симоне. Клэр возвела в степень тесной дружбы свои случайные контакты с ним, а мистер Бикулла, заговорив о вечерах, проведенных с покойным в «Бовуар Приват Отеле», не постеснялся слез. Ему не хотелось там больше жить: не вынести одиночества без сэра Симона. Поэтому он сдал свою комнату и с завтрашнего дня переберется в отель «Чаринг-Кросс».
— Конечно, всего лишь на пару дней, — пояснил он, — пока я не найду более подходящего для себя места жительства. Пока не могу сказать вам, где остановлюсь. Я — скиталец, миссис Лессинг, и самый неутомимый человек на земле. Люблю странствовать по свету.
Клэр уговорила его остаться на ужин, и он согласился на том условии, что они пойдут с ним в «Палладиум», куда он, естественно, уже купил билеты.
— В этом костюме? — спросила она.
— Почему бы и нет? — не смутился мистер Бикулла. — Я же оплатил прокат костюма на весь день!
Он взглянул на свои брюки отнюдь не траурной расцветки и добавил:
— Одолжите мне серый галстук, доктор. Если у кого-нибудь возникнут вопросы, пусть думает, что я был на свадьбе.
Глава XIV
Это напоминало грозу, бушующую вдалеке за холмами. Она готова разразиться и над равниной, но никак не соберется с силами. Хотя раскаты грома уже слышны, молния еще не сверкнула и не сразила намеченную жертву. Таково было настроение Лессинга: сомнения его одолевали, но они были еще не столь сильны, чтобы его сразить. На протяжении всего воскресного дня его не покидали мысли о странствиях сложенного вдвое билета банка Великобритании, хранящегося ныне в его бумажнике. От него, Лессинга, билет попал к сэру Симону, от сэра Симона — к Ронни, а от Ронни — к Клэр (это было очевидно, несмотря на все ее отпирательства). Последнее путешествие денежного знака красноречиво свидетельствовало о ее неверности и лживости. Но правда ли все так и было? Он ни в чем не был уверен.
Снова и снова Лессинг пытался восстановить в памяти тот вечер, когда он, сжимая в руках две пятифунтовые купюры, размышлял, какую из них дать Клэр, а какую приберечь для сэра Симона, чтобы заплатить ему за картину с изображением тхага. Он оставил, как ему казалось, ту, с памятным номером, но мог ли он положиться на свою память? Он забывал, дважды забывал отправить письмо сэру Симону, и, если память подвела его в тот раз, не могла ли она подвести и теперь?
Привычные сомнения, мучительные, как зубная боль, не позволяли Лессингу постараться уличить Клэр во лжи и в измене, но она по-прежнему оставалась под подозрением. Он метался между малодушной яростью и унизительным страхом — яростью, которую он трусливо подавлял, и опасением, что Клэр признается в том, чего он так боялся. Как утопающий, то взлетающий вверх на гребне безжалостной волны, то стремительно падающий вниз, он задыхался и потому не мог ничего сказать.