Мистер Грей младший
Шрифт:
— Нет, я лучше почитаю.Спасибо.
— Он не звонил?
Всё внутри меня взыграло. Дрожь в крови дала о себе знать, и та разлилась по моим щекам, загорелась на коже.
— Я… не хочу говорить о нём. Я же тебе говорила.
— Кого ты обманываешь, милая? — нежно улыбнулась она и провела рукой по моей щеке, — Я уверена, ты даже не злишься на него.
— Злюсь! Очень злюсь! — вдруг вспыхиваю я, понимая, что всё наоборот.
Мама грустно качает головой в отрицание моих слов, достаёт из кармана брюк мой мобильник, который я-растяпа
— Нет, — шепчу я, не дрогнув ни на едином звуке, точно приказывая себе, — Нет, я не позвоню ему.
Мама изумлённо округляет глаза и заливисто смеётся. Мне хочется надуть губу из-за обидного высмеивания, но не вспомнив, когда она последний раз так живо смеялась, лишь наклоняю голову набок, улыбаясь.
— Глупышка, — говорит она, — Я и не хотела предлагать тебе это.
— Ты подловила меня.
— Я лишь открыла тебе глаза на то, что ты хочешь, но если ты отстаиваешь статус обиженной горделивой девчонки, то, пожалуй, у меня есть предложение…
— Да, отстаиваю! Мама, что такого в том, что я себя уважаю и у меня тоже есть характер? Ты на чьей, вообще, стороне?
— На твоей, дорогая. Я вижу, как ты грустишь и тоскуешь, а всё потому, что горда и упряма. А ещё, слишком импульсивна, малость глупа и через чур умна.
Она вновь смеётся.
— Спасибо, мама, — скептично говорю я, а она щипает меня за щёку, и целует в лоб.
— А теперь, слушай моё предложение — позвони Найджелу или Викки, вы же бывшие одноклассники, друзья.
— Ключевое слово «бывшие», — произношу я и горько усмехаюсь своим воспоминаниям… о том, как Тед впервые сказал мне похожую фразу.
— Я имела ввиду бывшие одноклассники, отдельно от слова «друзья».
— Это тоже в прошлом, мам. За месяц до моего отъезда, они начали встречаться и Викки сказала мне в лицо, что я — лишняя.
Она сжала губы, а потом вдруг оживилась и улыбка расцвела на её лице.
— А Бредли?
Я теряюсь от этого вопроса, вспоминая высокого светло-русого парня, выглядящего на года два старше своего возраста, благодаря, как помню до сих пор, лёгкой щетине и росту.
— Что Бредли? — выдыхаю я.
— Помнишь, ты рассказывала, что каждый праздник он дарил тебе цветы? Ухаживал?
— Мама, он-то и другом не был. А цветы носил с седьмого класса до середины девятого, потом у него поднялась самооценка, девушки пошли за ним стаями, и он отвалил, — я говорила, как можно более бесстрастно.
В голову ворвались воспоминания. Помню, как на моё шестнадцати-летие, в декабре, он притащил букет белых тюльпанов, пряча их от мороза в куртке, признался, что влюблён в меня, пытался поцеловать, но я его грубо оттолкнула. Цветы упали на снег, а он ушёл, и я даже не придала этому значения. Я так была занята собой и учёбой, что лишь смеялась на подобные признания, мне была чужда вся эта романтика. Моя жизнь была яркой — вечеринки, танцы, походы в кино и в бутики с Викки, походы на пикники с семьёй… Я была глупа и не понимала, что причинила ему боль. А, потом, взрослея и анализируя, я поняла, что поступила погано.
— Позвони ему, — говорит мама мягко.
Я округляю глаза, но выбираясь из мыслей, осознаю, что мама не знает подробностей поднесения им последнего букета. Не знает, что я тогда резко отшила его.
— Зачем мне звонить ему? — тихо, без интереса спрашиваю я.
— Ты хочешь умереть от скуки? — она резко встаёт с гамака, что я подпрыгиваю и мне приходиться схватить мобильник, чтобы он не упал.
Мама очень злиться.
— Отдай, — говорит она и вытягивает руку. Я собираюсь положить в её ладонь свой телефон, но она не принимает его и недовольно цокает. Я неуверенно убираю сотовый в карман.
— Что отдать? — непонимающе пробормотала я.
— Отдай книгу!
Что?!
— Я не хочу, чтобы моя дочь превращалась в шестидесятилетнюю бабушку, — поясняет она.
— Меня всё устраивает, — я притягиваю книгу к груди.
Мама делает шумный успокаивающий вдох.
— Айрин, не испытывай терпения своей мамы.
Я закатываю глаза и достаю мобильник.
— Ладно, ладно… Хорошо! Я позвоню Бредли, но только один раз — если он ответит, мы прогуляемся, а если нет — то я спокойно старею.
— Это уже хоть что-то, — говорит мама, скрещивая руки на груди и с выжидающей улыбкой смотрит на меня.
— Мне звонить сейчас? — интересуюсь я.
— Да, немедленно. При мне.
Я дышу через рот, борясь с напряжением, при этом ищу глазами и большим пальцем его имя, среди немногочисленных контактов. Бредли. Я звоню, специально включаю громкую связь и показываю маме дисплей с именем и номером вызываемого абонента. Она бодро улыбается, но с каждым новым гудком улыбка тает с её лица, а я в очередной раз убеждаюсь, что никому не нужна.
Итог: он не ответил и мама с разочарованием опускает плечи, молча уходит. А я снова остаюсь наедине со своими мыслями, пустыми надеждами и новеллами мистера Цвейга.
Вволю начитавшись, я, валяясь в гамаке, мысленно жалею себя, почему-то надеясь, что Бредли перезвонит мне, мы выпьем где-нибудь вина, точно как незнакомка и её писатель из новеллы. Будем болтать, я поделюсь с ним тем, что творится у меня в душе. Но он не перезвонил ни через час, ни сейчас — через два с половиной часа. Наверняка, мой номер он давно удалил, а на «неизвестный», естественно, перезванивать глупо. Или он не позвонит потому, что до сих пор не простил меня.
С этими грустными мыслями, я захожу в дом. Мне навстречу, из гостиной выходит бабушка.
— Айрин, детка, я уже хотела разыскивать тебя. Мне трижды звонили из кого-то ресторана, — она натягивает на переносицу очки и достаёт из кармана жакета бумагу, — Вот, ресторан называется Young Night. Мне сказали, что им поступал заказ на наш адрес. Я отрицала, говорила, что ошибка, но они протестовали и просили приехать и забрать его. Они сказали, что он записан на твоё имя. Ты что-то заказывала?