Мистер Обязательность
Шрифт:
В четверть одиннадцатого я вошел в свой дом. Дэна не было. Пройдя прямиком на кухню, я обнаружил на холодильнике записку. Из нее явствовало, что Дэн отправился пропустить стаканчик с некой Натали. Налив себе пол-литровую кружку «Рибены» [7] , я достал буханку хлеба. Наступило время делать тосты.
Я очень люблю тосты. Честное слово. Я вообще считаю, что тосты — это лучшая еда на свете. Берете простой кусок белого хлеба (ни в коем случае не черного), опускаете в тостер (Что это? Да это же тостер! А что он делает? Он делает тосты!), и через пару минут у вас в руках полноценная еда. Вы
7
Фруктовый напиток из черной смородины.
Я вошел в комнату с тремя горячими тостами на тарелке, опасаясь испортить свое хрустящее лакомство, слишком остудив его. Нажав кнопку автоответчика, я обнаружил только одно сообщение, оставленное моей матерью. Она распространялась по поводу своей нелюбви к автоответчикам вообще и к нашему в частности, и кроме того, она понятия не имела, кто такой Роберт де Ниро. Озадаченный ее словами, я прослушал исходящий текст и, понятное дело, услышал голос Дэна, повествующий о том, что «вы попали к Роберту де Ниро», и предлагающий оставить сообщение после сигнала.
Взглянув на часы, я задумался, не поздно ли ей перезванивать. Решил, что поздно, но мне вдруг стало так жаль себя из-за истории с Мэл, что я решил позвонить маме.
— Мам, это я. Не разбудил?
— Нет-нет. Я слушала радио. Как у тебя дела, Бен? — Мама оставалась единственным человеком на свете, называвшим меня Беном. — Ты в порядке?
— Да, мам, всё отлично, — соврал я. — Ты же меня знаешь.
— Голос у тебя не очень радостный.
— Мам, все хорошо, честное слово.
Приятно, когда на тебя так ворчат. Это означает, что будь ты хоть осужденным маньяком, порнобароном или законченным наркоманом, тебя все равно беззаветно любят.
Мы начали болтать о том о сем. С тех пор как она ушла на пенсию с должности разносчика блюд в женской школе Св. Мэри [8] в Лидсе, она много времени проводила в обществе моей сумасшедшей тетушки Маргарет. После смерти мужа тетушка решила взглянуть на жизнь по-новому и начала путешествовать по миру, таская за собой мою маму в места типа Корфу или Ибицы. Теперь на очереди у них был остров Лесбос, описанный моей тетушкой как остров, «на котором живут леди, любящие друг друга». Что именно мама и тетя собирались там изучать, оставалось для меня загадкой, но их любопытство было возбуждено настолько, что они забронировали места в гостинице на две недели в мае.
8
Римско-католическая общеобразовательная школа.
— Вы отлично проведете там время, — уверил я ее. — Тебе нужен отдых.
— Кому действительно нужен отдых, так это вам с Мэл, — сурово ответила она. — Вы оба слишком много работаете. Вам бы надо научиться расслабляться и получать удовольствие, а не то вы скоро превратитесь в тех лондонских зануд, которые ничего кроме работы не видят. Поезжай вместе с Мэл в отпуск, Бен. Это приказ.
Мама считала, что Мэл — лучшее событие в моей жизни, и частенько напоминала мне об этом. Месяцев через пять после того, как мы с Мэл начали встречаться, я их познакомил, и они так быстро нашли общий язык, что я чуть ли не ревновать начал. Они как-то сразу спелись. В общем-то, меня это не беспокоило, но иногда у меня возникало такое чувство, будто у меня ширинка расстегнута, а они, хотя и видят это, мне об этом не говорят.
— Кажется, мы теперь не скоро поедем в отпуск, — сказал я.
— Почему? — спросила мама. — Если дело в деньгах, то я с удовольствием добавлю сколько надо.
— Нет, мам, дело не в деньгах, — начал я.
Мне вдруг захотелось сделать то, чего я не делал со школьных времен, когда боялся провалить контрольную из двадцати вопросов по норвежской кожевенной промышленности, — мне захотелось поделиться своими проблемами с мамой. Не просто проблемами — однойпроблемой.
— Мэл хочет, чтобы мы поженились, — удивляясь самому себе, произнес я. — Она только что сделала мне предложение и этим застала меня врасплох.
— Это же замечательно! — воскликнула мама. — Мэл чудесная девушка. Я всегда говорила, что она предназначена для тебя. Честно говоря, просто удивительно, что вам потребовалось так много времени, чтобы это понять.
— Мама, ничего еще не решено, — уныло сказал я. — Я не уверен, что хочу жениться. Ты, конечно, права, Мэл потрясающая женщина, но мне всего лишь двадцать восемь. Я не уверен, что готов ко всему этому… ну, ты понимаешь… к женитьбе и прочему.
— Не говори глупостей, — заявила мама непререкаемым материнским тоном. — Ко всему ты готов. Ты любишь ее, она любит тебя. Вы вместе уже четыре года. Что тебе еще нужно?
Я призадумался. Хороший вопрос.
Что еще мне нужно?
— Понятия не имею, — ответил я после некоторых раздумий. — Я сам не знаю.
Мама больше не хотела говорить ни на какие другие темы, видимо надеясь, что рано или поздно я сдамся. Наверно, все-таки не стоило посвящать ее в детали моей личной жизни. Дав ей возможность повыговаривать мне еще минут пять, я заявил, что должен идти. После ее вполне миролюбивых слов о том, что она, дескать, «не пытается организовать мою жизнь, а всего лишь желает мне счастья», мы попрощались.
Положив трубку, я взялся за тост. Он к этому времени остыл и размяк. Пока я его жевал, я задумался о маме. Вероятно, она была самой оптимистичной матерью на свете. И как можно оставаться такой жизнерадостной после всего, что с ней случилось в жизни?
Я никогда не видел своего отца. Он бросил нас, когда мне было шесть месяцев, а Верни два с половиной года. Пять лет спустя он с матерью развелся. Мама редко заговаривала на эту тему, а мы с Верни не спрашивали, так как понимали, что только расстроим ее. Единственное, что мне удалось разузнать за двадцать восемь лет, это то, что они с самого начала не очень ладили и что он оставил маму спустя два года и десять месяцев после свадьбы.
Кто, как не моя мама, должна была понимать, какой глупостью является институт брака, но нет — все выходило наоборот. Ни у кого не было такой страстной и твердой веры в брак, как у моей матери. Когда четыре года назад Верни вышла замуж за своего давнего возлюбленного Чарли, мама была по-настоящему счастлива. Мне оставалось недоумевать. Мой отец обещал быть с ней «в бедности и богатстве, заботиться о ней в болезни и здравии» и тем не менее смылся, оставив ее одну с двумя детьми и без денег. А она по-прежнему свято верила в то, что два человека могут любить друг друга до конца жизни. Вот что я называю верой.