Мистер Рипли под землей
Шрифт:
— Сегодня — нет.
— Ах, подумать только! Греция! Солнце! — вздохнула мадам Аннет, протирая и без того блестевшую крышку большого дубового сундука возле камина. — А в Вильперсе — посмотрите — никакого солнца! Зима наступила.
— Да.
Мадам Аннет повторяла эту фразу вот уже несколько дней.
Том не ждал Элоизу раньше Рождества. Хотя, с другой стороны, она могла появиться внезапно в любой момент — поссорившись с друзьями или решив, что ей надоело жить на яхте. Элоиза была непредсказуема.
Том поставил пластинку “Битлз”, чтобы поднять настроение, и принялся ходить взад-вперед по просторной гостиной, засунув руки в карманы. Он обожал свой дом — двухэтажное здание из серого камня, почти квадратное, с четырьмя башнями над четырьмя круглыми угловыми комнатами на верхнем этаже. Благодаря башням дом немного напоминал замок. Вокруг тянулся обширный сад, и вся усадьба стоила целое состояние — даже по американским меркам. Дом подарил три года назад отец Элоизы — к их свадьбе. До женитьбы Том нуждался в дополнительных
Вечер он провел так же, как проводил почти все вечера, — в тиши и одиночестве, но сегодня ему мешали беспокойные мысли. Во время еды он включил на небольшую громкость стереопроигрыватель, а затем почитал Сервана-Шрайбера на французском. Ему попались два незнакомых слова. Перед сном он посмотрит их в словаре Харрапа, лежащем на тумбочке возле постели. Он всегда помнил слова, которые надо было посмотреть.
После обеда он надел плащ, хотя дождя не было, и отправился пешком в небольшое кафе-бар, до которого было с четверть мили. Здесь он иногда выпивал по вечерам чашечку кофе у стойки. Хозяин заведения Жорж непременно справлялся о мадам Элоизе и выражал сочувствие Тому в связи с тем, что ему приходится столько времени проводить в одиночестве. Сегодня Том ответил ему бодрым тоном:
— Не думаю, что она просидит на этой яхте еще два месяца. Ей это наскучит.
— Quel luxe [2] , — произнес Жорж мечтательно. У него было брюшко и круглая физиономия.
Том не слишком доверял его неизменному вкрадчивому добродушию. Мари, жена Жоржа, крупная энергичная брюнетка, употреблявшая ярко-красную помаду, была откровенно грубовата, но она умела так безудержно и заразительно смеяться, что это искупало все остальное. Кафе-бар посещал в основном простой люд, и Том ничего не имел против. Однако это не был его любимый бар — просто ближайший. К тому же Жорж и Мари никогда не упоминали Дикки Гринлифа, в отличие от некоторых парижских знакомых его и Элоизы, а также владельца гостиницы “Сен-Пьер”, единственной в Вильперсе. Последний как-то спросил: “Вы, возможно, тот мсье Рипли, который был другом американца Гренлафа?” Том признался, что он тот самый мсье Рипли. Но это было три года назад, и сам по себе вопрос — если он не влек за собой никаких последствий, — не беспокоил Тома; тем не менее он предпочитал не затрагивать этой темы. В газетах тогда появилось сообщение, что по завещанию Дикки он получил большую сумму, — некоторые писали, постоянный доход, и это было правдой. Французов всегда интересовали финансовые подробности. Но газеты не сообщали всей правды — они не знали, что Том сам написал это завещание.
2
Какая роскошь (фр.).
Выпив кофе, Том пошел обратно, то и дело поскальзываясь на влажных листьях, устилавших обочину дороги. Тротуаров здесь не было.
Он прихватил с собой карманный фонарик, потому что уличные фонари стояли очень редко. Пару раз он сказал по дороге “Bonsoir” [3] попавшимся навстречу знакомым.
Время от времени перед ним представала уютная картина — семейство на кухне вокруг стола, покрытого клеенкой, или у телевизора. В некоторых дворах лаяли на цепи собаки. Затем он открыл свои собственные железные ворота высотой десять футов, и его ботинки заскрипели по гравию. В комнате мадам Аннет горел свет. У нее был свой телевизор. Нередко по вечерам Том брался за кисть — исключительно ради развлечения. Он знал, что художник из него никудышный, хуже Дикки. Но сегодня у него не было настроения заниматься живописью. Вместо этого, он написал письмо своему приятелю Ривзу Мино, американцу, живущему в Гамбурге. Он спрашивал Ривза, когда может ему понадобиться. Ривз собирался переправить микропленку или что-то там еще с итальянским графом Бертолоцци — причем так, чтобы сам граф об этом не догадался. Тот должен был провести день или два у Тома в Вильперсе, и в задачу Тома входило изъять у него этот предмет из чемодана или откуда бы то ни было (Ривз должен был сообщить, откуда), а затем отослать его почтой в Париж человеку, которого Том не знал совсем. Том часто выполнял подобные поручения Ривза, помогая сбывать за границу краденые ценности или еще что-нибудь. Выудить переправляемый предмет из багажа гостя было легче в частном доме, чем в парижской гостинице, где надо было караулить момент, когда человек выйдет из номера. Том был немного знаком с графом Бертолоцци — видел его недавно во время поездки в Милан, куда Ривз тоже приезжал из своего Гамбурга. Том тогда побеседовал с графом о живописи. Обычно для Тома не составляло труда уговорить человека, располагающего временем, заехать к нему в Вильперс на пару дней и взглянуть на его картины. Помимо двух Дерваттов, у него была работа Сутина, которой он особенно гордился, один Ван Гог, два Магритта, а также графика Кокто и Пикассо и рисунки многих менее знаменитых художников, которые, на его взгляд, были ничуть
3
Добрый вечер (фр.).
В эту ночь Тому не спалось, и в конце концов он выбрался из постели, надел фиолетовый шерстяной халат — толстый, со множеством шнуров и кисточек, подарок Элоизы ко дню рождения, — и спустился в кухню. Он хотел было откупорить бутылочку пива “Супер Валстар”, но передумал и решил заварить чай. Том почти никогда не пил чая, так что это некоторым образом гармонировало со всей атмосферой этой ночи — какой-то, он чувствовал, необычной. Он ходил по кухне на цыпочках, чтобы не разбудить мадам Аннет. Чай получился темно-красного оттенка — он насыпал его слишком много. Он прошел с подносом в гостиную, налил себе чашку и бесшумно бродил с ней по комнате в войлочных туфлях. А почему бы ему самому не притвориться Дерваттом? — подумал он. Ну да, конечно! Это будет решение всех проблем, решение кардинальное и единственно верное.
Они были почти ровесниками — Дерватту сейчас было бы лет тридцать пять, а Тому как раз исполнилось тридцать три. У него были серо-голубые глаза, вспомнил Том, — Бернард или его подружка Цинтия упомянули это однажды, взахлеб описывая ему Дерватта Непорочного. Кроме того, он носил небольшую бородку, что для Тома было — точнее, будет — просто неоценимо.
Джеффу Константу идея, несомненно, понравится. Устроить небольшую пресс-конференцию. Заранее обдумать, какие вопросы могут ему задать и что он им расскажет. Был ли Дерватт такого же роста, как он? Впрочем, кто из журналистов может это знать? Волосы у Дерватта были чуть темнее, подумал он. Но это легко исправить. Том глотнул еще чая, продолжая расхаживать по гостиной. Его появление должно быть неожиданным — даже для Эда с Джеффом, и уж подавно для Бернарда. По крайней мере, так они скажут прессе.
Том попытался представить себе встречу с Томасом Мёрчисоном. Главное, быть спокойным, уверенным в себе. Если уж сам Дерватт скажет, что картина его, что он написал ее, то кто такой Мёрчисон, чтобы перечить ему?
В порыве вдохновения Том подошел к телефону. В это время — было уже больше двух часов ночи — операторы часто засыпали, и на то, чтобы дозвониться, уходило минут десять. Том терпеливо ждал, сидя на краешке дивана. Он подумал, что Джеффу или кому-нибудь еще надо будет достать к его приезду очень хороший грим. Хотелось бы, чтобы за этим проследила какая-нибудь женщина — Цинтия, например, — но Цинтия и Бернард не встречались уже года два или три. Цинтия знала правду о Дерватте и о подделках Бернарда и не желала иметь с этим ничего общего, — ни одного пенса от этой аферы, вспомнил Том.
— Allo, j'ecoute [4] , — произнесла телефонистка недовольным тоном, как будто Том вытащил ее из постели, чтобы она сделала ему одолжение. Том назвал ей номер студии Джеффа, который был записан у него в книжке возле телефона. Ему повезло — соединили через пять минут. Он пододвинул третью чашку гнусного чая поближе к аппарату.
— Алло, Джефф, это Том. Как дела?
— Все так же. Здесь Эд. Мы как раз думали, не позвонить ли тебе. Так ты приедешь?
— Да, и у меня есть идея. Что, если я сыграю роль… нашего общего друга — по крайней мере, в течение нескольких часов?
4
Алло, я слушаю (фр.)
Джеффу потребовался лишь миг, чтобы оценить это предложение.
— Том, это гениально! Ты успеешь ко вторнику?
— Да, конечно.
— Может, приедешь в понедельник, послезавтра?
— Нет, вряд ли я смогу. Но во вторник буду. Теперь послушай, Джефф, мне нужен грим — и хороший.
— Об этом не беспокойся! Секундочку!.. — он отложил трубку, чтобы переговорить с Эдом, затем опять взял ее. — Эд говорит, что знает, где раздобыть его.
— Только не кричи об этом во всеуслышание, — урезонил его Том холодным тоном, чувствуя, что Джефф чуть ли не прыгает от радости. — И еще. Если это сорвется — если я не справлюсь, — надо будет сказать, что ваш друг — то есть я — просто хотел всех разыграть. Чтобы это не выглядело как… — ты понимаешь, что. — Том имел в виду, как попытка выдать мёрчисоновскую подделку за подлинник, и Джефф сразу понял его.