Мистер Себастиан и черный маг
Шрифт:
Генри набросил Ханне на макушку простыню, и она стояла под ней не шевелясь. Она похожа была на статую, с которой сейчас снимут покрывало. Потом Генри подождал мгновение, чувствуя, как в нем начинает подниматься темная сила, ширится, перерастает, распирает его, пока не ощутил, что вот-вот взорвется. Наконец он мысленно произнес: «Исчезни!» — и для пущего эффекта взмахнул рукой над ее головой. «Вуаля!» — он действительно произнес «вуаля!» — и Ханна исчезла.
Пустая простыня невесомо упала на пол. Генри и отец обомлели и смотрели на нее в восторженном ужасе. Они не могли поверить, что Ханна и вправду исчезла. Но она исчезла. Отец встал и заглянул под простыню.
Они ждали. Генри еще раз сказал: «Да». Сейчас он возвратит ее. Но только он приготовился мысленно произнести нужное слово, как почувствовал себя странно… обыкновенным. Он чувствовал пустоту внутри, будто из него что-то вынули. «А теперь я возвращаю ее», — произнес он, но его голос потерял прежнюю силу и повелительность. Он перебирал в уме слова, которые прежде действовали в случае с картами, книгами, а однажды даже с маленьким столиком. «Вернись!» — мысленно велел он, но на сей раз не произошло ровно ничего. Простыня лежала на полу неподвижная, безжизненная. «Я жду!» — занервничал отец. Генри повторил свой призыв на сей раз вслух и во всю силу легких: «Вернись!»
Руди сделал паузу, глаза его были печальны и темны.
— Но она не вернулась, — сказал он. — Ни тогда, ни вообще. Потому что настоящий маг здесь — сам дьявол, и это был его трюк, его план, тот же самый, что всегда: похитить у человека все самое прекрасное на свете и сделать это так, что тот сам отдаст это ему. Вот что сделал Генри. В обмен на дар магии отдал сестру, самое дорогое, что было у него в жизни.
Руди взглянул на Генри, на его лицо, искаженное болью, и продолжил рассказ мягким, печальным голосом:
— С тех пор он ее не видел. Но дня не проходило, чтобы он не искал ее. — Руди посмотрел на троих приятелей так, будто глядя в глаза всем троим сразу. — Но однажды нашел он дьявола, юные мои друзья. Нашел — и убил его. Не с помощью магии, нет. Магия ему не потребовалась. Генри сделал это силой своего безмерного горя.
Руди замолчал. Прикрыл глаза, глубоко вздохнул и стоял, покачивая головой, — покачивая головой, словно он не рассказывал только что историю, а слушал, как, слово за слово, раскрываются темные тайны прошлого Генри. Но он знал, что его усилия были напрасны. Какое бы впечатление ни надеялся он произвести на этих парней — и вполне обоснованно: «В душе все мы одинаковы, разве не так, ребята?» — ему это не удалось. Одно проигранное сражение за другим, так уж ему на роду написано. Победы даже не существует, во всяком случае как чего-то продолжающегося; это просто что-то, случающееся между поражениями. Что бы Руди ни сделал доброе сегодня, назавтра оно сходило на нет. Он посмотрел на Генри, в его ясные, печальные зеленые глаза и понял, что ему не по силам спасти его, и, понимая это, он знал, что никогда не перестанет пытаться его спасти, потому что они друзья, а именно в этом состоит дружба — в том, чтобы пытаться.
Тарп закурил. Джейк зашмыгал носом и поспешил утереть его рукавом рубашки; вид у него был такой, будто он завяз в паутине какой-то важной мысли. Корлисс сплюнул, но не в виде комментария к тому, о чем только что узнал, просто он не мог без этого.
На аллее между ярмарочными аттракционами уже не было ни души. Все палатки закрыты и темны. Они
— Да, — раздался в тишине голос Тарпа. — Длинная была эта чертова история, я такой длинной еще не слыхал.
— И ему было всего десять, когда это случилось, — сказал Корлисс. — По его виду, нам нужно лет двадцать, чтоб его догнать. — Посмотрел на Руди. — А тебе сколько?
— Сколько есть, все мои, — вздохнул Руди.
Тарп зевнул в ладонь. Взглянул на Корлисса, на Джейка.
— Не знаю, как вы, но я что-то устал. Пожалуй, пора по домам. Еще есть время помолиться. Помолиться всегда есть время.
— И я так считаю, — согласился Корлисс.
Джейк заметно оживился. Вынул из кармана пенсовик, принялся его подкидывать, ловя в воздухе, и, приговаривая «орел» или «решка», с детским увлечением прихлопывал его другой ладонью. Генри каждый раз легко читал по его лицу, что выпало. Иногда Джейк угадывал, иногда нет.
— Идем, — подтолкнул Тарп Джейка.
Они повернулись и медленно направились прочь. Руди наконец отпустил Генри.
— Обошлось, — сказал Руди, кивнув и глядя им вслед.
— Да, Руди, обошлось. Отлично сработало. По крайней мере сегодня. Но насчет твоей истории должен тебе сказать…
— Что?
— Все было не совсем так.
Под утро, когда было еще темно, они вернулись. Напали на Генри, когда он выходил из трейлера, связали его же цепями и швырнули на заднее сиденье старого «флитлайна». Тарп сел за руль. Корлисс сел с Генри и по дороге сломал ему ребро. Джейк сидел впереди на пассажирском сиденье и был занят тем, что подбрасывал монетку и время от времени, почти неосознанно, шептал: «Орел, решка, орел», — пока они не остановились неведомо где, на коровьем пастбище, и Корлисс с Тарпом принялись избивать Генри, вымещая весь свой праведный гнев. Били, сменяя друг друга.
— Бог сказал вам сделать это? — удалось выговорить Генри уже сквозь кровь.
— Какой непостижимый сукин сын, а? — сказал Тарп.
Потом Корлисс своей ручищей сломал Генри руку. Тарп пнул в лицо грязным башмаком, низко наклонился над Генри и улыбнулся. Что удивительно, у Тарпа рот был полон зубов, их у него было даже больше, чем полагается. Они теснились, налезая один на другой, как толпа в автобусе.
— Откуда у тебя зеленые глаза? — крикнул он Генри. Но не стал ждать ответа. — Будь я проклят, если они у тебя не того же цвета, что у меня.
Тарп выпрямился. Он был все в том же воскресном костюме. Сейчас и костюм был в крови, и белая рубашка в брызгах крови, словно в красный горошек. Генри моргал, глядя на крапины, пытаясь понять, что это такое.
— Корлисс, — позвал Тарп приятеля, — напомни мне, сколько всего ниггеров мы прикончили?
Вопрос застал Корлисса врасплох.
— Сколько всего ниггеров? — переспросил он.
— Да, сколько ниггеров?
Корлисс принялся загибать пальцы, вздохнул. Начал считать снова.
— Кажется, семерых, не меньше. — Посмотрел на Тарпа, не ошибся ли.
— Я бы сказал, восемь, — поправил его Тарп. — Восемь, если считать ту собаку.
Корлисс нахмурился:
— Разве может собака быть ниггером?
— Если это собака ниггера, то может.
Такой подход не понравился Корлиссу.
— На взгляд не всегда разберешь, что собака — ниггер.
Джейк поднял глаза и покачал головой. Когда он заговорил, его голос звучал так тихо и неразборчиво, что дыхание было громче и отчетливее слов.
— Мы никогда никого не убивали, — проговорил он.