Мистерия Дао. Мир «Дао дэ цзина»
Шрифт:
В такой ситуации и начинают формироваться даосские идеи. Их развитие пошло разными путями. С одной стороны, возникли школы мистико-оккультного даосизма, например в горах Маошань и недалеко от города Лояна, которые во II–III вв. развили теорию достижения бессмертия через приём «пилюль бессмертия» и дыхательные упражнения. А с другой стороны, во II в. в Китае было поднято мощное восстание «Жёлтых повязок», во главе которого стоял даос-мистик, руководитель секты Удомидао (Путь пяти зерен риса) Чжан Лу — внук основателя религиозного даосизма Чжан Даолиня.
Вместе с тем особое развитие приобретают школы философско-мистического толка, нередко занимающиеся и делами государства. Таково, в частности, направление, называемое Хуан-Лао, —
И здесь на первый план выходит то, что ряд исследователей именуют «естественным законом» [58, 76–84]. Именно его проповедь и ведётся на страницах «Дао дэ цзина». В чисто терминологическом плане это понятие могло обозначаться и как «Дао» (Путь), и как «Тянь Дао» (Путь Неба), и как «цзыжань» (естественность). Последнее слово можно также перевести отчасти неловким, но однако достаточно точно выражающим его содержание термином — «самотаковость», «абсолютное соответствие и следование самому себе». Школа Хуан-Лао говорила об абсолютном и нерасторжимом подобии всех частей вселенной, в том числе и тождественности Дао, Неба и человека по своим внутренним природным свойствам, в результате чего возникает особое «взаимоследование» или «взаимообусловленность» (фа). «Человек следует Земле. Земля следует Небу. Небо следует Дао. Дао же естественно» (§ 25).
По этому же естественному закону (не путать с «законами природы») формируется и то, что мы называем моральными и нравственными устоями людей, при этом никакие моральные нормы не могут быть придуманы самим человеком, в чём даосы обвиняли конфуцианцев.
Государство также должно управляться не уложениями, придуманными человеком, пусть даже весьма мудрым, но по «естественному закону», который одинаков как для дел небесных, так и дел земных, поэтому сложные законы и запреты представляются не только излишним приукрашательством, но могут привести государство к краху. Здесь возможен лишь один путь — безусловное следование естественному закону Дао.
Сложные философские построения существовали параллельно с чисто оккультной практикой, многочисленными народными верованиями, и конфуцианским осмыслением Дао как морального закона, которому должен следовать человек. Так что судьбы идеи Дао были весьма различны.
Обычно мы привыкли ставить такой вопрос: кто написал «Дао дэ цзин»? В рамках традиции компилятивного создания трактатов, которые как бы передавали совокупную мудрость древности, ответить на него положительно невозможно. Поэтому перефразируем вопрос: кто записал «Дао дэ цзин»? Кто решился изложить на бумаге то знание, которое та же самая традиция предписывала оставлять не то что незаписанным, но даже невысказанным?
Посмотрим, в какой среде предположительно мог возникнуть «Дао дэ цзин». Были ли его авторы самопогружёнными мистиками или служивыми интеллектуалами, отшельниками или придворными чиновниками? Ведь текст весьма неоднороден, в нём мы в равной степени можем встретить метафизическую космогонию и практическую науку управления государством. Обратимся к реалиям того времени.
На фоне клановой вражды, борьбы за власть между сильными домами, на территории Китая идёт колоссальное территориальное дробление. В начале эпохи Чуньцю («Вёсен и Осеней») в VIII в. до н. э., здесь сосуществует 109 царств, к концу этого периода их количество уменьшается до 40. Сильные дома, то есть те, кто имел возможность как-то приобщиться
Царства на Центральной равнине росли, требовали всё больше и больше хитрости для их управления.
Наследственная знать была уже не в состоянии обеспечить необходимую стабильность в обществе, и тогда на подмостки политической истории выходит интеллектуальный потенциал древнего Китая — ши.
Кто же такие ши? Однозначного перевода слово «ши» не имеет и в основном его следует понимать контекстуально. Его переводят то как «служивые мужи», то как «учёные служивые люди»; китайцы считают его синонимом слова «интеллигенция». В любом случае, ши представляли собой интеллектуальную элиту общества в самом широком смысле. Обычно они служили хранителями архивов (напомним, что Лао-цзы также, по легенде, был хранителем архивов царства Чжоу), администраторами нижнего уровня. Многие из них были профессиональными воинами и советниками уездных правителей.
Исторически период деятельности ши охватывает более полутысячелетия. Это сословие сформировалось в конце эпохи Чжоу и, безусловно, и Конфуций, и Мо-цзы, и Лао-цзы принадлежали именно к ши. А в Ханьскую эпоху (И в. до н. э. — II в. н. э.) ши угасают, возрастает конформность. Чистота нравственного идеала и искренность внутреннего посыла постепенно заменяются строгой ритуальной маской того, что «должно быть». Вероятно, именно в среде ши и происходит письменная фиксация мистического знания и начинаются его первые светские трактовки, обобщённые в «Дао дэ цзине».
Ши отличала одна весьма существенная черта — чрезвычайно развитое чувство социальной ответственности. Для них не существовало неразрешимого вопроса: кто виноват в той или иной социальной напасти. Причина — в нерадивых и жестоких правителях. Во всём виноваты они — ши, они отвечают за всё. Отвечают своей искренностью и верой (синь). Мистически они связаны со всем происходящим и даже с тем, что только должно будет случиться.
Ши представляют собой уникальный тип лиминальных (пограничных) личностей: с одной стороны, они приобщены к светской культуре и активной социальной жизни, с другой стороны, ищут ответа в мистической традиции, активно общаются с теми, кто, по их мнению, воплощает идеал знания, — мистиками, гадателями, прорицателями, посвящёнными. Ши черпают из этого источника знание о внутреннем двойнике мира, рассуждают о пустоте, что лежит в основе вещей, о Дао, которое порождает весь мир, о Благой силе, которой полнятся вещи и человек, таким образом используя весь спектр представлений великих мистиков.
Но здесь пролегает граница между образованным, тонким интеллектуалом ши и тем кругом людей, которые реально воплощали приобщённость к высшему знанию. Ши сами не были посвящёнными в мистические культы, не обладали в полной мере той силой и яркостью переживания, которое было присуще носителям мистической традиции.
Ощущение сакрального, непередаваемого уже ускользает от них, остаётся лишь смутное воспоминание о тайне. И поэтому всё то, что раньше считалось непередаваемым, «извечно на устах, в сердцах, но не на бумаге», вдруг оказывается зафиксированным в письменном виде. Так постепенно появляется первая компиляция мистических откровений, которые самими записывающими уже не воспринимались как тайна — ведь это были «не их» откровения.