Мистерия Дао. Мир «Дао дэ цзина»
Шрифт:
Одно из свойств Дао — его всераскинутость, оно распространяется и «влево и вправо», и за каждым предметом, каждым явлением таится то начало, которое определяет существование мира. Правда, увидеть его нельзя, оно доступно лишь в момент просветления. Обычный же человек, даже зная о Дао, «не узнаёт его», — «встречаясь с ним, не увидим его лица». Итак, Дао извечно сокрыто, ускользающе, но в то же время реально присутствует в мире. И не только присутствует, но и определяет его, являясь таким образом, тёмным двойником действительности. Эта «спрятанность» Дао позволила обозначать его как «сюань» — «тёмное», «сокрытое», «потаённое», «сокровенное». Сокровенность противостоит внешней, видимой форме вещей, в том числе человеку и его чувствам. Например, на место добродетели приходит «сокровенная Благость», на место знания приходит «сокровенное знание», на место обыденной правильности суждений приходит «сокровенная мудрость». Таким образом, где присутствует «сокровенность» — там есть и Дао. Но отсюда
Дао порождает вещи также не явленно, а скрыто. Для неискушенного взора всё происходит вполне привычно: ребёнок рождается от матери, дерево — из семени, дом строится из глины и кирпичей. Но существует и «истинное», невидимое рождение. Не случайно Дао неоднократно в «Дао дэ цзине» сравнивается с женским началом («сокровенная самка», «лоно»), или с аллюзиями женского начала, например, «лощина», «долина». Сам акт рождения, таким образом, приобретает мистически-потаённый характер, так как за ним стоит одно из первопроявлений Дао. Этим, в частности, объясняются эзотерические мотивы эротизма в «Дао дэ цзине». Отголоском их стали многочисленные даосские оргии и досконально разработанные сексуальные методики, ведущие к взаимодополнению женского начала инь и мужского ян и достижению «внутреннего света», как учили даосы.
Дао противоположно вещам не только по принципу «явленное — скрытое». Если все вещи имеют форму, то Дао — туманно, расплывчато, тёмно. При этом в нём есть самое главное: оно содержит «семя» или потенциальный зародыш всего мира (§ 21). По древней китайской натурфилософской концепции, в мире сначала властвовал Хаос, который сопоставим с понятием Беспредельного (уцзи) и Прежденебесного (Сяньтянь), то есть когда не существовало даже такого основополагающего начала, как Небо. Дао же присутствовало всегда, при этом бесконечно порождая само себя и тая в себе некое динамическое начало для того, чтобы дать рождение всему миру. Это — момент предельной пустоты или небытия, столь высоко ценимого даосами. Если во внешнем, видимом мире вещи присутствуют в своей проявленной или актуальной форме, то в Пустоте они находятся в форме предрождения или виртуальной (предполагаемой) форме. Ситуация парадоксальна, но вполне осмысляема: в Пустоте ещё ничего не существует (ибо это — Пустота, Великое ничто), и в то же время допускается существование всего чего угодно. Это некое потенциальное пространство (§ 11). Естественно, что в таком универсальном виде Пустота ценится больше, нежели мир форм, вещей, мир Посленебесного (Хоутянь), то есть когда уже возникло Небо. Возвращение к Дао — это возвращение к Пустоте, когда многочисленные вещи не мешают соединиться с ним.
Дао «пустотно, но использованием не исчерпать его» (§ 4). Рождение всех вещей, совершение поступков, управление государством, достижение долголетия — всё это использование Дао. Однако нельзя исчерпать Пустоту, и таким образом, «никаковость» Дао позволяет ему быть бесконечно могущественным и в то же время неприметным.
Мир рождается из этой единой предформы Дао, причём возникает посредством «деления на два». Чтобы не утратить это изначальное зародышевое единство, вещи возникают одновременно со своей противоположностью, например, как только возникает чёрное, — возникает и белое, вместе с женским возникает и мужское, вместе с добром возникает и зло, с красотой — уродство. Даосы называли это «парным рождением» (шуаншэн), и его смысл прекрасно показан уже в § 2 «Дао дэ цзина». Рождение уродства, фальши, глупости, поддельной мудрости нельзя рассматривать со знаком «-», равно как и красоту, искренность, мудрость — со знаком «+».
Вещи лишь «поверяют» или дополняют друг друга, как считали даосы. Кстати, и «—» и «+» подчинены этому закону «парного рождения», следует лишь понимать, что истинное Дао, которое порождает все эти феномены, многократно и неизмеримо превосходит всяческие оценки. Оно даже «не гуманно», «не справедливо» (§ 5), оно просто «пустотно», и этим сказано всё.
Рождение вещей — «мириад вещей», как называли это даосы, включая сюда и вещи, и поступки, и явления, и мысли, и характеры, и вообще всё, что есть в «этом» мире, — идёт как постепенная, но при этом непреложная, необходимая и осмысленная утрата единства: одно рождает два, два — три и т. д. Принято считать, что Дао порождает инь и ян, инь и ян — Небо, Землю, человека и т. д. Правда, в «Дао дэ цзине» инь и ян не занимают столь важного места, как они стали занимать в китайской философии в более позднее время. В трактате гораздо чаще фигурируют их аналоги: самка — самец, покой — движение, бытие — небытие. Но здесь, в свете «парного рождения», это не столь важно, «одно» рождает именно некие абстрактные «два».
Вещи пребывают в процессе постоянных трансформаций или изменений (хуа), они непрестанно переходят одно в другое, меняют своё внутреннее состояние, колеблются между жизнью и смертью. Изменения происходят
Поэтому постижение «постоянства» и есть слияние с Дао, а просветлённый человек (мин), который является истинным мудрецом-даосом, — это тот, кто постиг постоянство, обрёл покой и достиг предельной пустотности, незамутнённости сознания.
Дао даёт толчок к рождению вещей, оно как бы заводит некую «сокровенную пружину» (сюаньцзи — это один из синонимов Дао), благодаря которой вещи затем развиваются сами собой. Дао «вскармливает» и «воспитывает» вещи — даёт им изначальный импульс. И в то же время оно позволяет им развиваться самим по себе в состоянии естественности, то есть предоставляя им высшую степень свободы. Само же Дао — мерило этой абсолютной свободы, оно «вскармливает вещи, но не властвует над ними». Именно так и поступает истинный мудрец в отношении как вещей, так и дюдей, а истинный император — в отношении своих подданных. Дао как бы предопределяет русло развития вещей, они же следуют естественному ходу саморазвития благодаря изначальному толчку. Это подобно тому, как река может в зависимости от ландшафта менять русло, образуя массу ответвлений и ручьёв, однако направление течения не изменит никогда. Таким образом, в даосизме причудливо сополагаются два начала, главенствование одного из которых было предметом извечных споров западных философов — судьба и свобода саморазвития. Концепция Дао сняла этот спор, так его и не начав. Возвращение к Дао — это возвращение к судьбе (§ 16), а следовательно, и понимание своего мистического предопределения в мире, чем и отличается даос (§ 51).
Продолжим тему противоположности пустоты Дао видимому миру. Если вещи разнообразны и непохожи, то Дао едино и тождественно самому себе, проще говоря, внутренне непротиворечиво. Непротиворечивость происходит не из того, что Дао развивается по какому-то одному закону или «придерживается» какой-то одной концепции. Наоборот, благодаря своей пустотности оно приемлет всё что угодно, дополняя одну противоположность другой. И сводит это всё в один «Великий образ», который и постигает мудрец. Именно Дао «классифицирует» (лэй) все вещи, рождает мозаичность и яркость мира. Это легло в основу важнейшей эстетической концепции Китая.
Раз мир — прообраз Дао, то этот мир символичен. С одной стороны, он абсолютно реален и каждая вещь существует в действительности. С другой стороны, за этим миром стоит ещё более реальный, более ценный, более существенный мир. Но этот мир пустотен, потаён, невидим и с обыденной точки зрения иллюзорен. А вот в перевернутом мире даосизма всё наоборот: если видимый мир реален, то невидимый — иллюзорен. Причём опять-таки, следуя «парному рождению», иллюзорность — реальность каждого мира существуют параллельно и одновременно. Это мир фантазма, где сон — реальность, а реальность — сон. Реальный сон не случайно стал расхожей темой даосских притч. Знаменитая история гласит, что однажды Чжуан-цзы приснилось, что он — бабочка, которая беззаботно порхает меж цветов. А когда даос проснулся, он не мог решить: то ли Чжуан-цзы снилось, что он бабочка, то ли бабочке снится, что она Чжуан-цзы. И хотя, как заключает легенда, между Чжуан-цзы и бабочкой, «несомненно, есть разница», сам мир сливается в единый иллюзорно-реальный поток. Таким он и представлен в «Дао дэ цзине».
Дао «рассыпано» в мириадах вещей, им же созданных и «классифицированных». Лишь через мозаичность мира и его символическую сущность можно понять Дао. Дао же представляет собой начало и предел развития всякой формы, хотя само оно никак не оформлено. Это — некая сверхформа или, как сказано в «Дао дэ цзине», «форма, не имеющая форм». Именно через видимый мир можно подойти к Великому образу этих многочисленных форм. Характерно, что этот момент оставил глубокий след в китайском традиционном сознании. Например, в литературе сложилось особое направление энциклопедий, именуемых «классификационными книгами» (лэйшу). В них можно было встретить введения «обо всём», собранные без какой-нибудь видимой системы. Но благодаря мозаичности описания мира количество переходило в качество и за всем этим многообразием проглядывала некая изначальная целостность Дао. Не случайно его называли Великим Единым (да и) или просто Единым. Столь же бессистемно украшались китайские дома, декорировались улицы, устраивались праздникк, создавались ритуальные костюмы — игра красок, набор несочетаемых материалов и сюжетов. Многие иностранцы до сих пор поражаются фантастическому разнообразию и яркости красок китайских улиц. Но это подспудно должно напоминать китайскому сознанию, что за яркостью кроется «тёмно-сокровенное» начало, а разнообразие лишь указывает на свою оборотную сторону в антимире, то есть на абсолютное единство. Не случайно даосы считали, что многообразие цветов, звуков, вкусовых ощущений лишь вредит человеку, равно как и избыток чувств (§ 12).