Мистик Томас Свит

Своеобразно устроено невыразимое воображение. Должно быть всякий писатель – нареченный столь высоким прозванием читателями, но точно не книгопродавцами, частенько задумывается о судьбе своих родных персонажей. О тех обрывках его собственной личности, которым уготованы разнообразные миры. И что если те герои предстанут перед творцом и с нескрываемым осуждением воззрятся на него, с целью укорения, ведь такие несоразмерно страдальческие сюжеты он выдумал для них, создал им трагические судьбы. Однако, нисколько не боясь, Творец ответит им – “Не для ропота я сотворил вас, но для жизни”. И мятежные духи растворятся в эфире мерцающих светил, оставив раба пера на успокоительном смертном

Сквозь утренний неверный уличный свет, клубящийся, словно не по произволению солнца, а сам по себе, хмурясь и жалея, детектив различил в полусвете комнаты бледное лицо своего незаменимого друга. Безмятежно безнадежно больной лежит на мятом диване, целиком обвернутый в теплое одеяло заботливыми руками супруги, а рядом подле него на туалетном столике хаотично разбросаны игрушки и конфеты, оставленные его детьми в знак утешения и поддержки. Скорбная и в то же время умилительная картина трогает Чарльза Одри за самое недавно растопленное сердце, и, безусловно, приводит того в сильнейшее негодование. Ибо совсем недавно письменный стол, в мировом масштабе всеми известного мистика, ломился от конвертов с письмами с душераздирающими криками о помощи, и сей ныне павший господин, сломя мудрую голову бежал на каждый молящий зов отчаяния, даже призракам бестелесным и тем оказывал неоценимую помощь. А нынче, тот великий человек, лежит склоненный на оба колена, сломленный духом, высушенный плотью, практически бездушный. В потускневшем взоре его теплится нечто недосягаемо доброе, обнадеживающее. В безропотном молчании больной говорит лишь чуткими ударами своего ослабленного сердца, и насколько хорошо помнит детектив, многие внимательно прислушивались к той сердечной отзывчивости, не погасшей, но тлеющей.

Обыденная черная шляпа не покрывает главу мистика, отчего желтые локоны кое-где поседевшие раскиданы по его подушке витиеватым растительным узором. Но он не спал, а глубинно размышлял, уставившись в неведомое окно своей смиреной души, ему виднелась небесная дверь, которая должна с минуты на минуту отвориться. Поэтому детектив столь терпеливо уважительно выжидал из укромной засады удобного случая заговорить. Чарльз Одри нарочито одиноко стоял в дверях, будто не надеясь услышать отзвуки приглашения.

Томас Свит в свою очередь приметил его радушный визит, потому незамедлительно выказал несвойственное ему удивление и искреннее одобрение.

– Судя по слезному выражению твоих карих глаз, Чарльз, ты меня несправедливо жалеешь. Жалость – это изумительное чувство, прошу, никогда не теряй его, ни при каких обстоятельствах. – мистик немного приподнялся на локтях. – Знаешь, а это болезненное состояние тела весьма полезно для очерствевшей души, быть без телесных сил значит обрести силы душевные, силы способные противостоять злу. Ведь люди попадают в затхлые тюрьмы, в удушливые больницы, или в другие неприятные ситуации. И что остается им в несвободе плоти? Только одно – предаться воспоминаниям. Припоминая каждое своевольное или невольное движение, слова, помыслы, сотворенные в ту далекую пору прошлого. Но у тебя как всегда мало свободного времени, чтобы внимательно слушать меня.

– Вовсе нет, я тебе кажется, рассказывал, о своем скором увольнении из архива после истории с достопамятным Художником. – но мистик сотворил неловкое удивление. – Ты должно быть позабыл. А я ведь еще обзавелся семьей. Столько странностей выпало на мою долю, которые мне определенно не распутать без тебя. – с ухмылкой ответил Чарльз Одри.

– Я не позабыл, а лишь хотел удостовериться в том, что ты не растерял дарованное тебе счастье. Ты заслуженно многое приобрел, а я вот, насколько видишь, только теряю. – грустно молвил Свит.

– Не говори столь глупо и напыщенно. – внезапно разгорячился детектив. – Те года наполненные твоим участием, стали для меня воистину откровением, теперь я больше не тот пересушенный сухарь, который взирает на окружающий мир, да и на собственную жизнь через мутные черные очки. Теперь я в полной мере осознал – наш мир многослоен,

– Ты прекрасно знаешь, я не люблю высокопарных философов, но не смотря на это, думаю ты прав. – заявил мистик. – И раз мое положение обязывает к лежачему образу жизни, надеюсь, ты скрасишь мое болезненное состояние своим сочувствием. Давай припомним наши приключенческие похождения, давай заново раскроем несколько оставшихся тайн. – он хмыкнул. – Сознаюсь, во многих ты не участвовал, но всё же интересно будет узнать и о твоих мистических очерках.

Детектив одобрительно махнул рукой.

– Согласен. Вот только речь тебе с трудом дается, поэтому позволь повествовать начну я, однако, не забывай – мой талант – краткость изложения. – тут он нахмурил брови. – И, смотри, мой дорогой слушатель, не засни под мягкое журчание моего монотонного голоса.

Томас Свит приготовился воображать, и воображение в который раз не подвело его заоблачные устремления.

2012г.

Квартира на улице аптекарей выгорела полностью. Как говорится – прах к праху, и ветер подобно невидимой метле сметает с могильных плит пыль былых времен. И ныне от некогда дешевой мебели остались лишь почерневшие остовы и изогнутые пружины, металлические ручки, стекла, зеркала хранящие память неизвестных хозяев. Декор стался изрядно подпорчен, обугленные стены и едкий запах, который, кажется, не выветрится никогда, всё это пугало людей, особенно тех, кто страшится обнаружить человеческие останки в золе, что всегда шокируя, весьма нестандартно воздействуют на искателей приключений или воров. В общей картине всё выглядит почерневшим и мертвенно холодным.

Квартира на первом этаже несносного дома невелика, угловата и едва вмешает ту уйму всевозможного люда, который набился в кирпичную банку, словно разносольный зеленый горошек. И сей столпотворение вызвано, безусловно, самим произошедшим пожаром. Однако пожарные, с честью справившись с неподатливым огнем, поспешили вызвать электриков и газовщиков для устранения некоторых неполадок в питании квартиры, да и всего квартала в целом, что означало полное перекрытие всех коммунальных шлюзов. Когда погибшее жилище было полностью обесточено, следом пожаловали слуги закона и порядка, среди коих имелся полноватый, медлительный, но проницательный детектив по имени Чарльз Одри. Он тщательно осмотрел место преступления. Потом непременно задумался, пошевелив душой, и ни к чему не пришел. Озарение не снизошло на его чело. Походив по комнате, он вкрадчиво приказал подчиненным – “Вызовите Томаса Свита, скажите, что это дело по его части. – и напоследок ради чинопочитания рявкнул – О приходе мистика доложить немедленно”. После чего услужливый полицейский удалился исполнять поручение.

Примерно через один час времени, явился джентльмен, занимающий высокое положение в обществе, его волосы выглядывали из-под шляпы, строение его тела отличалось худобой, а во взгляде читалась сила и завидное терпение. Упираясь на трость, он чуть прихрамывал, поэтому детектив услышал его приближение задолго до непосредственного зрительного контакта. Они не были особо дружны, скорее величались коллегами. Чарльз Одри представлял земное – земным, суетное – суетным, но однажды Томас Свит открыл ему глаза на сверхъестественное, на то, что смутно затрагивает наши чувства, такие как зрение, слух, осязание, ведь мы слишком зажали себя в системе материального благополучия, либо достижения сего идола прогресса, потому родившись в четырех стенах, построенных до нас, мы предполагаем, что за преградой ничего нет, но стоит только проделать небольшое отверстие в стене, как вдруг отворяется мир неизъяснимого и непостижимого простора, неподвластное слову кредо. Но гордому человеку трудно признать свое непонимание, поскольку тот с легкостью отрицает воздыхания души, ибо не в силах объяснить необъяснимое, тем самым якобы показывая свою слабость и необразованность.