Мистика московских кладбищ
Шрифт:
Но, пожалуй, до самой середины XIX века на монастырском кладбище не было похоронено ни одного покойного, кто имел бы известность заслуженную, а не полученную от рождения вместе с фамилией. Причем, если Донской монастырь в тот же самый период был местом упокоения преимущественно аристократии, всяких совершенно теперь забытых титулованных и чиновных особ, то в Новодевичьем с половины XIX века хоронили в основном интеллигенцию — ученых, литераторов и т. д. И как некрополь лиц «ученого звания» Новодевичий был самым значительным в Москве.
Возможно, первым таким всенародно почитаемым захоронением в Новодевичьем стала могила прославленного партизана 1812 года замечательного поэта Дениса Васильевича Давыдова (1784–1839).
А уже затем здесь появляются имена одно известнее другого. Ко времени закрытия монастыря, в 1920-е, на кладбище насчитывалось чуть более двух тысяч восьмисот могил и надгробий, среди которых были многие десятки всяких знаменитостей.
Поскольку монастырь в прежние времена был традиционным местом заточения попавших в немилость высокопоставленных особ женского пола — Софьи Алексеевны, Евдокии Федоровны, — то распоряжение новой власти учредить в нем Музей раскрепощения женщины представляется вполне логичным. Кроме музея в монастыре были устроены квартиры для советских трудящихся. Монашеские кельи и прочие монастырские помещения были более чем комфортным жилищем для вчерашних обитателей московского дна. Но даже этим неизбалованным новоселам было неуютно жить на кладбище — среди крестов и часовен. Поэтому народная власть тогда же решила кладбище в бывшем монастыре совершенно ликвидировать. А на месте, освободившемся от надгробий и могильных холмиков, новые обитатели Новодевичьего — советские трудящиеся — немедленно развели огороды и устроили выпас для своей домашней живности.
Всего шестнадцать захоронений были вместе с надгробиями перенесены за ограду — на элитное Новодевичье кладбище. Все остальные памятники просто свалили в кучу где-то под стеной. Всякий желающий мог тогда приехать в Новодевичий, выбрать монумент по вкусу и, сменив на нем надписи, установить где-нибудь на могиле своих сродников. Одна пожилая москвичка рассказала нам, что она признала как-то на Преображенском кладбище надгробие своего деда, стоявшее прежде в Новодевичьем монастыре, — редкой формы камень еще более редкого голубоватого цвета.
Может быть, надгробия Новодевичьего так все и разошлись бы по рукам, но, к счастью, в 1934 году монастырь был перепрофилирован: вместо Музея раскрепощения женщины он стал филиалом Исторического музея. И уникальный некрополь тогда же стали восстанавливать заново. По схемам, по фотографиям, а чаще просто по памяти, историки определяли местонахождение наиболее достопамятных могил и устанавливали над ними соответствующие монументы. Если же камень уже не находился, — был распилен на плитку или под другим именем стоял на одном из городских кладбищ, — вместо него приходилось изготавливать новый. Поэтому теперь в Новодевичьем совсем не редкость какое-нибудь дореволюционное захоронение, обозначенное надгробием с надписью по новой орфографии. Причем эти памятники стоят зачастую совершенно произвольно: некоторые могилы вычислить спустя годы после их ликвидации уже не удалось.
Исторический музей сумел восстановить лишь девяносто с небольшим могил, представляющих наибольшую культурную и историческую ценность. Если бы Чехова, Эртеля и других не поспешили за несколько лет перед этим перезахоронить по соседству — на мостках союза советских писателей, — то их могилы, безусловно, были бы так же восстановлены на прежнем месте. Или вблизи с ним.
Но немало осталось известных покойных в не восстановленных двух тысячах семистах могилах. Так и лежат где-то на территории Новодевичьего безо всяких памятных знаков над ними останки московского генерал — губернатора Павла Алексеевича Тучкова (1802–1864); генерала — фельдмаршала графа Дмитрия Алексеевича Милютина (1816–1912); промышленника, мецената, на средства которого был построен Музей изящных искусств на Волхонке, Юрия Степановича Нечаева-Мальцова (1834–1913); замечательного педагога — Дмитрия Ивановича Тихомирова (1844–1915); публициста, искусствоведа и театрального критика Сергея Сергеевича Голоушева (Сергея Глаголя, 1855–1920).
Московский губернатор П. А. Тучков, участник турецкой войны 1828–1829 и подавления польского восстания 1830–1831, особенно прославился как победитель в так называемом «Дрезденском сражении». Осенью 1861-го по губернаторскому произволу полиция арестовала нескольких участников какой-то студенческой сходки, что устраивались в наступившую александровскую оттепель не так уж редко. Узнав об участи своих товарищей, радикально настроенные студенты Московского университета 12 октября, пошумев прежде у себя на Моховой, направились к дому губернатора на Тверскую площадь. Они отрядили к губернатору депутацию с предложением немедленно подчиниться всем их требованиям. А сами в ожидании безоговорочной капитуляции неприятеля покуривали пока под окнами гостиницы «Дрезден», — в этом здании теперь находится редакция и контора «Московских новостей». Но бывалый вояка Тучков не дрогнул. Он по старинному русскому обычаю пленил парламентеров. А на каре повстанцев у «Дрездена» бросил пешую полицию и конную жандармерию. Получилось почти как на Сенатской площади, разве что без картечи: ослушники были разогнаны, многие задержаны и препровождены в участок. После смерти Тучкова его могила в Новодевичьем сделалась особо почитаемой среди московских студентов. У них завелась и довольно долго соблюдалась традиция приходить сюда и незаметно оставлять на Губернаторовой могиле известные следы и приметы, свидетельствующие об их отношении к покойному московскому городничему.
Военный министр Д. А. Милютин, напротив, вошел в историю, как редкостный либерал. Он был одним из инициаторов отмены крепостного права. В 1856 году Милютин выдвинул проект коренной реорганизации армии. Столь существенных перемен и нововведений армия, да и вся Россия, не знала со времен государя Петра Алексеевича. Полтора столетия русская армия формировалась по принципу рекрутского набора. Милютин предлагал отказаться от этого принципа и перейти ко всеобщей воинской повинности, что позволяло в военное время существенно увеличивать армию по мобилизации, а в мирное время, напротив, не тратиться на содержание огромного войска, а иметь под ружьем лишь какой-то необходимый минимум. Но при крепостном праве всеобщей воинской повинности быть не могло. Какой помещик согласиться отдать на несколько лет в солдаты целое поколение самых экономически активных, как теперь говорят, своих хлебопашцев? Это был один из аргументов, убедивших Александра Второго пойти на самую значительную реформу, когда-либо бывшую в России. И в том же году — 1861-м — государь назначил Милютина военным министром. Сразу же вслед за отменой крепостного права началась масштабная военная реформа. Вместо хрестоматийных 25 лет солдатчины (в последние предреформенные годы — 20 лет) срок службы был установлен в семь лет. Высшей тактической единицей в армии вместо громоздкого корпуса стала более мобильная дивизия. Были существенно улучшены условия службы нижних чинов: отменены печально знаменитые шпицрутены, в ротах вводилось систематическое обучение солдат грамоте. Наконец, армия была перевооружена. Допотопные гладкоствольные ружья сменили нарезные винтовки — однозарядные берданки. С этими винтовками русская армия дойдет до Константинополя в 1878 году. У турок, правда, в это время будут уже винтовки многозарядные магазинные. Главные принципы построения армии, заложенные Д. А. Милютиным в 1860–1870 годы, в основном сохранились и поныне. Лишь в самое последнее время новые реформаторы придумали отменить милютинскую всеобщую воинскую повинность и комплектовать армию наемниками.
Во всяком случае, Д. А. Милютин крупнейший российский политический и военный деятель. И заслуживает, если не бюста на родине, то хотя бы надгробия над костями. Удивительно, почему до сих пор не восстановлена его могила. Причем, в отличие от многих Новодевичьих покойных, место, где находилась его могила, доподлинно известно. Д. А. Милютин был похоронен слева от входа в Успенскую церковь у края дорожки. На этом месте, или совсем рядом с ним, сохранилось надгробие его брата — товарища министра внутренних дел Николая Алексеевича Милютина (1813–1872), тоже известного реформатора, много сделавшего в деле освобождения крестьян в 1861-м, а также сына — генерал-лейтенанта, графа Алексея Дмитриевича Милютина (1845–1904).
В 1896 году крупный ученый, специалист по италийской филологии и заведующий кафедры истории искусств Московского университета Иван Владимирович Цветаев обратился ко всей московской общественности с призывом жертвовать средства на создание музея изящных искусств. Откликнулись многие. Кто-то пожертвовал пятьсот рублей, кто-то целую тысячу. Самая щедрая меценатка — В. А. Алексеева — передала капитал в сто пятьдесят тысяч. Причем поставила условие, чтобы музей назывался именем Императора Александра III. Но этих средств Цветаеву хватило бы разве на фундамент колоссального здания архитектора Романа Ивановича Клейна. И, казалось, что положение безвыходное. Не поднимется же музей сам собою, как, по еврейской мифологии, должен подняться из земли храм Соломона! Цветаеву было впору отчаяться, возроптать. Но неожиданно, будто по Божьему произволению, спаситель этого амбициозного проекта нашелся. Главным меценатом строящегося московского музея стал житель Петербурга Юрий Степанович Нечаев-Мальцов. Знаменитая дочь И. В. Цветаева — Марина Ивановна Цветаева писала: «Нечаев-Мальцов был крупнейший хрусталезаводчик в городе Гусеве, потому и ставшим Хрустальным. Не знаю почему, по непосредственной ли любви к искусству или просто «для души» и даже для ее спасения (сознание неправды денег в русской душе невытравимо), — во всяком случае, под неустанным и страстным воздействием моего отца…Нечаев-Мальцов стал главным, широко говоря — единственным жертвователем музея, таким же его физическим создателем, как отец — духовным. (Даже такая шутка по Москве ходила: «Цветаев-Мальцов».)