Митяй в гостях у короля
Шрифт:
— О-о, продолжайте, пожалуйста, это что-то уж совсем интересное. У нас, конечно, нет такого движения, да и откуда взяться, если люди у нас заняты повседневными житейскими делами.
Король говорил с явной и не очень скрытой иронией, — он знал компанию людей, которой принадлежал этот любитель много и вкусно поесть, он и с папой его встречался еще в те времена, когда тот работал в «Правде» корреспондентом и, как жук навозный, ползал вначале по странам Латинской Америки, а потом и на Ближнем Востоке. Когда сынок правдиста вдруг вспрыгнул в кресло правителя России и начал свои головокружительные реформы, король поручил своим агентам изучить досье Герарда, и тогда на его столе появилась бумага, от которой он пришел в смятение: этот господин с мокрыми толстыми губами, очевидно по протекции папаши, был засунут в журнал «Коммунист» и несколько лет протирал там штаны, ничего не делая, потому что в журнале этом нечего было делать. А если бы и потребовалось что-нибудь написать, то все равно бы ничего не написал по той простой причине, что писать он не умел. И он вообще ничего не умел делать: ни строгать, ни пилить, ни даже двор подмести — слишком был толст и не мог наклониться. Такого-то человека посадили в кресло главноуправляющего всей страной — и еще какой! — Россией!
Хасан был молод и решил, что он еще не созрел для понимания таких странных фокусов мировой политики.
И вот Герард сидит перед ним. Он там, в России, создал новое движение, но какое? Королю неловко переспрашивать, но он решительно не понимает, что это за движение, которое поручили возглавить такому «стратегу».
Впрочем, Кибальчиш не так глуп, как могут о нем подумать. К примеру, он видит, что Хасан ничего не понял, и решил растолковать суть своего движения.
— Многие у нас индифферентны, — ввернул он мудреное словцо, — и не идут на выборы, не хотят поддержать президента. Я решил возглавить вот этих — индифферентных. Мы вернем в политику жирных и ленивых.
На слове «жирных» он поперхнулся. Впрочем, тут же поправился.
— Таких теперь много, сорок процентов. Представляете, какая армия вольется в политику?
— Да, представляю. Это большая сила. Но вы уверены, что все они приверженцы вашего президента?
— Не все, но большая часть. А если учесть менталитет лидера…
Герард выпучил глаза — и так, что они готовы были выстрелить. Король даже струхнул малость.
— Понимаю, понимаю, но что вас привело в Арабию?
— В Арабию? Русских в России восемьдесят два процента, а все русские любят арабов.
— И они решат, что вы тоже любите арабов?
— Конечно! Это же ясно как божий день. И все наши политики ездят к вам за менталитетом.
— Спасибо за откровенность. А мы-то грешным делом думаем, что вы хорошо относитесь к Арабии и спешите к нам в гости, как к добрым знакомым.
— Да, да, это, конечно, так, но мы, политики, как вам известно, и шага не ступим без цели.
— Это вы… А вот Гальюновский у нас часто бывает, а теперь и генерал Гусь… Они-то к нам ездят без всякой цели, а просто из желания поглядеть на нас, себя показать.
Герард низко опустил голову, спрятал лукавую улыбку. О короле думал: «Блажен, кто верует…»
— У вас есть ко мне конкретное дело? — спросил король.
— Есть. Хотел предложить вам союз: мы за вас, а вы — нам.
— Наши отношения закреплены в документах. У вас есть полномочия предложить что-то новое?
— Полномочий нет, но я общаюсь с президентом, знаю Шарапдасулова, мой лучший друг Чернохарин. Он великий дипломат, это ему принадлежит афоризм, который сейчас повторяют все президенты мира: «Хотели как лучше, а получилось, как всегда». Есть возможность закрепить, умножить… Ну, словом, если вы признаете наше движение, выскажете одобрение — публично, по радио или в газетах…
— Движение — ваше внутреннее дело. Мы обыкновенно не вмешиваемся в жизнь других стран. И тем более, в дела партий. Если же хотите знать мое личное мнение: я готов поддержать всякое движение, любезное вашему народу, прежде всего, русскому. У нас со славянами давние и глубокие связи, мы друзья и союзники по борьбе с кознями дьявольских сил, тех самых сил, которые в России пытаются ослабить и даже уничтожить русский народ. Если вы покажете себя другом славян, если и вы против сатанизма и за наших богов — Христа и Аллаха, тогда и мы станем вашими союзниками. Арабы — народ осторожный и в выборе друзей разборчив; мы будем зорко смотреть и долго думать, как бы нам не ошибиться и не поддержать тех, кто служит дьяволу и Америке.
— В Америке есть чему и поучиться…
— Америка нас душит, она против арабов и славян…
— Извините, вы меня не так поняли. Мы тоже против американской экспансии, но мы хотели бы перенести на российскую почву ее экономические законы, весь спектр свобод…
— Свободы бывают разные; свобода голодать, растлевать, отравлять наркотиками… Не думаю, чтобы русскому народу нужны были эти свободы.
Король поднялся, давая понять, что аудиенция окончена. Герард еще хотел что-то сказать, но Хасан энергично наклонил голову и этим жестом окончательно поставил точку в их беседе. Дверь раскрылась, и вошедший служащий повел Герарда к выходу. Дмитрий, с восхищением слушавший беседу короля с российским политиком, сказал:
— Вы говорили с ним так, будто знаете его сто лет, или, как говорят у нас, пуд соли с ним съели.
Король вышел из-за стола, прошелся по кабинету.
— Эти вселенские сороконожки и у нас ведь есть, только мы им не даем хода. Они не так умны, как кричат об этом на каждом углу. И даже, можно сказать, совсем не умны, а примитивны. В отличие от вас, мы к ним подходим со стороны биологической. Их ведь тоже сотворил Бог, но только гены в них заложил разрушительные. Детьми дьявола назвал их Иисус Христос. А дьявол он и у нас есть. И у нас он противостоит Аллаху. Аллах созидает, дьявол разрушает. Арабы живут с ними дольше, чем вы; мы давно поняли, что тот, кто допускает их к власти над собой, совершает самоубийство. И ваш народ тоже знает об этом, но за тысячу лет общения с ними он не нашёл против них защиты. Ваш организм не выработал противоядия; вы излишне добры, по-детски доверчивы, склонны быстро забывать и прощать обиды. Ваш Бог, сотворяя вас, заложил в ваши гены слишком много детского. От детского у вас и восторг, и пламенная страсть, отсюда и таланты во всех делах. Лягушечья душа не сотворит «Лебединого озера», не напишет «Евгения Онегина». У вас под стать вашей душе и территория — от океана до океана. Она вас разобщает, но она же и питает вас могучим духом. Гулливер не смог справиться с лилипутами, а вам недосуг разглядеть у себя за пазухой тлетворных тварей. Нам иногда кажется, ваш Бог подшутил над вами, оставив вам до старости младенческую душу. Но это не так. Бог, как всегда, поступил мудро. У вас от наивности, от горячей веры в чудеса и великие мечтатели, мудрецы и герои. Завидую тебе, Митя, что уродился сыном такого народа. Ну, а дети дьявола…
В нынешнем столетии во второй раз запустили их в Кремль, и чем это кончится — неизвестно. В первый раз после семнадцатого года Бланк-Ленин и Бронштейн-Троцкий со товарищи извели чуть ли не половину населения страны, теперь же, как я думаю, вы потеряете больше. Но сила народа не в одном количестве; она и в мёртвых героях живёт, в правде и величии всего содеянного народом.
Вас, русских, если и рота одна останется, все равно вы победите. Бог тайну ведает: для поддержания жизни всех народов на земле должен жить народ, от которого вся благодать идёт. Мудрецы Востока знают это, потому мы и тянемся к вам; Россия для того и тебя к нам послала.
Дмитрий поблагодарил короля за теплые слова и стал прощаться. Король, как всегда, проводил его до подъезда.
Возле машины, подаренной шейхом Мансуром, Дмитрия ожидал Герард Кибальчиш.
— Надеюсь, вы не откажете мне в гостеприимстве?
— Рад буду принять вас, — любезно пригласил бывшего владыку России Дмитрий. И почтительно раскрыл перед ним дверцу автомобиля.
Ехали по центральной улице города. Герард бывал здесь несколько раз и, может быть, потому не смотрел по сторонам, а сразу же стал излагать свои впечатления. Говорил торопливо и не очень внятно: