Митяй в гостях у короля
Шрифт:
Король не сводил глаз с экрана; его поражала платформа со смертоносным оружием, и он тихо, почти шепотом, повторял: «Мерзавцы! Какие мерзавцы!..»
— Это вы о ком, ваше величество?
— О тех, кто предоставил им железную дорогу. Против братьев своих работают. Они же понимать должны: сегодня нас разбомбят, а завтра и до них очередь дойдет.
— Мы еще посмотрим, кого они разбомбят русской ракетой.
— Ракета американская, но изобретена в России.
— Ну, так. Однако — платформа. Все время движется. Вот коварство! Вон, видите: сейчас
— У них, американцев, тоже нет?
— Американцы? Откуда им взять! Они если не украдут у нас или у японцев, то и не создадут. У них и приличных математиков нет. В Питер эмиссары приезжают и несчастного доцентишку за большие деньги покупают. А деньги из наших же банков выскребли. Такие они, американцы! Говорят, наши люди во время войны немцев ненавидели, а этих мы всегда не любили и теперь не любим. Речь, конечно, не о простых людях, а о тех, кто у них в Белом доме сидит.
Король улыбался. Ему все больше нравился этот русский бесхитростный парень.
Королю не однажды приходила мысль о неземном происхождении Дмитрия. «Аллах нам своего сына послал», — думал Хасан. Находил он объяснение и тому загадочному факту, почему он не араб, а белый, русский. «Это для того так сделал Аллах, — всерьез размышлял Хасан, — чтобы скрепить союз арабов и славян. Знайте, мол, вы, мои дети, что врозь вам не выжить, а если будете со славянами вместе — никто вас не одолеет. Забудьте распри двух самых мощных религий в мире: христианской и исламской. Порознь вам не выжить. Объединяйтесь в единое братство. Приглашайте в свой союз китайцев и индусов. Иначе вам не одолеть дьявола».
Пока король размышлял таким образом, ракета на платформе стала подниматься, то есть задирать кверху свой острый, как пика, нос. И Дмитрий замер в напряжении. Король понимал важность момента и, кажется, дышать перестал.
Ракета взвилась в высоту, наклонилась и со страшной скоростью понеслась к Северному дворцу, но над самым дворцом сделала петлю и пошла в обратном направлении. И тут снизилась, несколько мгновений стелилась над землей… Удар!.. Столб огня поднялся над железной дорогой, и на месте, где стояла платформа, зияла громадная дымящаяся яма.
Дмитрий вызвал на экран кают-компанию авианосца «Форрестол». Там сидели высшие офицеры эскадры и во главе стола — новый командующий.
Дмитрий строгим голосом проговорил:
— Адмирал Крамер! Не будь таким глупцом, как Джагарян. Посмеешь в другой раз напасть на короля Хасана, накажу тебя ещё и посильнее. Митяй.
Соломон Флокс лежал в комнате для отдыха, и к нему никого не допускали. Входил и выходил только тот мужчина, который был во дворе с Максимом и втолкнул Марию в автомобиль, махнув им рукой: дескать, поезжайте.
Это был главный управляющий банка, доверенное лицо хозяина Дэвид Браун. Но права подписи на важных денежных документах он не имел; таких прав Флокс никому не давал, даже зятю своему Максиму
Флокс лежал на широкой тахте из черного африканского дерева, смотрел в потолок, и его сотрясала мелкая противная дрожь; дрожал он от страха, от леденящего сердце ужаса — и за свою жизнь, и за то, что болезнь может оказаться длительной и банк остановит операции по вкладам, кредитам, облигациям и ценным бумагам. Каждый день простоя может обернуться миллионами убытков, а этого он пережить не может; одна только мысль, что он потеряет миллион, бросает его в холодный пот.
Флокс думал:
«А что же со мной произошло?.. Уже ничего такого. Но почему я валяюсь, как старая шаланда на песчаном берегу?». В детстве Флокс жил в Одессе, и речь его, и мысль частенько оживляли образы родного города.
Да, конечно, с ним ничего не произошло: его никто не ударил, даже не толкнул — его и пальцем не тронули, а вон как расходились нервы, и сердце болит, и в голове какой-то странный, скрипучий шум, будто там асфальт и его подметают железной метлой.
Болит нос. И все сильнее, сильнее…
Но почему болит нос? Вот раньше, в детстве, ему не однажды разбивали нос, но и тогда он не болел, как сейчас.
Пришла Фатима — любимая жена Флокса. Он не араб, человек европейский, но многоженство ему нравилось. Гарема не держал; в трех городских квартирах, которые он имел, жили молоденькие девушки, красивые и никого, кроме него, не знавшие. Их стерегли евнухи и мамушки — стерегли строго, так, что ни одна тюрьма с его квартирами бы не сравнялась. Жены его были и в домах, а их, домов, дворцов и замков, было у него много: во Франции, Швейцарии, Германии, в Америке — и там были жены, и все молодые, возрастом до тридцати лет. На их содержание и на содержание домов, квартир он тратил двадцать пять миллионов долларов в год. Мог бы тратить и больше, но Флокс был человек бережливый, деньги считать умел.
Фатима готовила обед, а Дэвид привел другую жену — и она была любимой, — русская, очень молодая и очень красивая. Ей было всего шестнадцать лет и звали ее Кариной. Почему Карина — никто не знал, но она свое имя любила, потому что в нем было много музыки. В Арабию она приехала с матерью демонстрировать моды, и здесь ее увидел человек Флокса и пригласил в один из дворцов на берегу Тигра, пригласил вместе с матерью, уже пристрастившейся к алкоголю и наркотикам, и здесь произошла купля-продажа, то есть мать оставила свою дочь у Флокса, а вернее, продала ее за внушительную сумму.
Карина сидела у изголовья Флокса, прикладывала к носу примочку. А нос, между тем, болел все сильнее, краснел, распухал, расползался вширь и становился мягким.
Вошел личный врач Флокса, сделал вокруг носа новокаиновую блокаду, дал выпить обезболивающую и снотворную таблетки. Флокс уснул, а врач, Дэвид, Фатима и Карина сели за круглый стол, стали обедать. Ели они молча и не смотрели друг на друга, думали каждый о своем. Боялись, как бы Флокс нечаянно не умер, не успев выделить для каждого сумму на пропитание.