Младенец
Шрифт:
— Что случилось? — спросила Хлоя Петровна у охранника с более-менее знакомым лицом.
— Супер-пупер-открытие,— сказал охранник, показывая белую жвачку среди белых зубов.
— Это как?
— Ничего точно не знаю, но сенсация! Вон иностранщины сколько понаехало. Завидуют, черти...
Хлоя Петровна немножко поколебалась, а потом пошла в сторону лаборатории. Там ее остановил другой охранник.
— Вы, пардон, с какой делегацией?
— Я здесь работаю,— обиделась Хлоя Петровна.— Можно и запомнить за пять-то лет.
— Пропуск, пожалуйста.
Пропуска
Там все сотрудники тоже имели какой-то праздничный вид, молодежь собралась возле стола Вали Флягиной и хихикала. Валя повернулась к вошедшей Хлое Петровне и весело спросила, как бы продолжая начатый ранее разговор:
— Вот вы, например, Хлоя Петровна, себе нравитесь?
— В каком смысле?
— Да в каком угодно. Нет? Да? Ну, не важно. Теперь у вас имеется реальный шанс себя переделать. И все благодаря нашему Оресту Пиладовичу!
— Гений, гений! — загалдели девчонки.
— Объясните мне наконец, что тут происходит! — взмолилась Хлоя Петровна и прямо в пальто села на стул.
Валя, девушка от природы добросердечная, принялась рассказывать, хотя по лицам остальных было заметно, что сама новость уже несколько приелась и гораздо заманчивее было бы ее пообсуждать.
Оказалось, что последние дни были историческими не только для семьи Хлои Петровны, но и для Экспериментального института генетики. Именно сейчас директор Орест Пиладович Воробьев завершил многолетние изыскания и рассекретил наконец свое открытие.
Это открытие в самом прямом смысле слова могло перевернуть жизнь человечества. Профессор Воробьев придумал нечто почти божественное и очень на верующий взгляд нахальное.
Три с половиной года в лабораториях института проводились странные опыты. В огромных клетках привозили скулящих собак и отчаянно орущих кошек, которые умолкали здесь навсегда. Впрочем, навсегда или нет, это вопрос. Потому что директор института генетики придумал некий эликсир, деливший живое существо на две части — душу и тело. Сначала профессор и приближенные к нему коллеги просто наблюдали за похождениями души вне тела, а потом Воробьеву пришла в голову потрясающая мысль, за которую лет шестьдесят назад один недобрый человек отдал бы миллионы немецких марок...
Профессор понял, что, отделив душу от тела, он может создать более совершенное существо. Для этого, правда, приходилось вернуть это самое существо в младенческую стадию жизни. Переписать его жизнь начисто. Без помарок, среди которых были и болезни, и дурной характер, и внешнее уродство, и все, что хочешь еще.
Усовершенствованное тело превращалось в маленького беспомощного ребенка, и туда немедленно помещалась модифицированная же душа. Во как!
Конечно, открытие не было бесспорным. Многие граждане впоследствии страшно возмущались, а лидеры разных религиозных конфессий проклинали в прессе профессора Воробьева и весь его безбожный институт. Ведь все понимали, что собачки и кошечки — это только начало. Следующими будут живые люди...
Тем не менее уже в первый день после обнародования открытия возле справочной службы института толпилась целая очередь, потрясавшая справками из онкологических диспансеров, пачками долларов или просто собственными руками.
Желающих изменить себя, то есть добровольных подопытных кроликов человеческого рода, было предостаточно. Профессор Воробьев мог копаться в них и выбирать счастливую жертву по своему вкусу.
Вот и все, что было известно Вале Флягиной, а теперь и Хлое Петровне, и пора было приниматься за работу — открытие, конечно, гениальное, но документацию еще пока никто не отменял.
Хлоя Петровна погрузилась в бумаги, хотя тяжелые мысли о невестке и внуке не давали ей спокойно заниматься делами; она думала о далеком прошлом, когда Юрик представлял собой ценность только для нее одной.
Время тянулось медленно, и обеденного перерыва было не дождаться. Однако благословенный час пробил, и сотрудники дружной толпой рванули в столовую. Хлоя Петровна поплелась по тому же адресу, хотя есть ей не хотелось, но это было все равно лучше, чем сидеть в обрыдшем помещении и думать о ненавистной сопернице.
Дорога в столовую вела мимо директорского кабинета, дверь в который оказалась приоткрыта. Секретарши в приемной, судя по всему, не было, зато доносился негромкий разговор двух мужчин. Хлою Петровну привлекли нежные интонации речи профессора Воробьева, и она невольно затормозила. Беседа была очень интересной.
— Все-таки я не могу с вами согласиться, Иван Семенович,— нежничал Воробьев.— Конечно, гуманизм — вещь роскошная, но для меня важнее всего результат.
Последнее слово Воробьев произнес по слогам, и Хлоя Петровна представила себе, как он потрясает указательным пальцем, украшенным плотным серебряным кольцом.
— Представьте, что получится в результате опыта над больным субъектом? Я не могу так рисковать, поймите! Мне нужен абсолютно здоровый молодой человек, не имеющий вредных привычек, кроме того, должна быть гарантия, что мать этого молодого человека нормально отнесется к нашему эксперименту и возьмет на себя основные заботы по его воспитанию.
— Вы же знаете, как восприняла общественность наше открытие,— отозвался Иван Семенович, один из ближайших помощников профессора,— тем более речь идет о представительнице старшего поколения.
Хлоя Петровна почувствовала, что спасение шелестит где-то в миллиметре от ее носа. Она покачнулась, схватилась за стену, потом протерла очки растянутым рукавом кофты и решительно шагнула в кабинет.
Ученые посмотрели на нее не слишком радостно, было видно, что им хочется закончить свой важный спор, не отвлекаясь на постороннюю персону. Впрочем, Иван Семенович вспомнил, что пожилая полная женщина в близоруких очках встречалась ему где-то на территории института, поэтому сменил выражение лица на чуть более любезное и вопросительно приподнял левую бровь.