Младороссы
Шрифт:
Казем-Бек порывался уйти, тем более, что проход уже почти освободился, а до отбытия поезда оставалось не так много времени, но врожденный пиетет перед представителями императорской фамилии, не позволял этого сделать. Дверь купы отворилась, и в коридор вышел Дмитрий, а с ним Одри.
– Познакомься, – сказал ей Дмитрий – Александр Казем-Бек – один из самых блестящих русских молодых людей.
Казем-Бек сразу оценил внешность Одри и ее принадлежность к богатому сословию. Он поцеловал ей руку.
– Наслышана о вашем союзе, – сказала она из вежливости.
– И, наверное, по большей части от его высочества, – ответил Казем-Бек.
Одри смущено улыбнулась.
– Как поживает Светлана? – спросил Дмитрий.
– У моей жены одни хлопоты, – ответил Казем-Бек – Наша дочь Нади.
Одри видя, что Казем-Беку неловко прервать расспросы Дмитрия, но уже бы пора сойти, обратилась к мужу:
– Милый, кажется, мы задерживаем Александра?
Только тут Дмитрий сообразил, что своей внезапно нахлынувшей на него словоохотливостью, все это время задерживал Казем-Бек, и за это время в вагон уже зашли новые пассажиры. Он устыдился своей невнимательности и поспешно пожал Казем-Беку руку. Тот учтиво кивнул ему и Одри и поспешил к выходу.
Когда Казем-Бек уже был на перроне, Дмитрий окликнул его:
– Через месяц в Париже зайди к нам… – он запнулся, вспоминая адрес.
– Рейнуар 44 – досказала Одри.
Лицо Казем-Бека просияло и на нем, впервые за это непродолжительное время, появилась улыбка. Засвистел гудок паровоза, и колеса составов завертелись. Дмитрий и Одри обнявшись, на прощание помахали Казем-Беку.
Проводив взглядом поезд, Казем-Бек поправил свой котелок и, переложив саквояж из одной руки в другую, в приподнятом настроении пошел в сторону здания вокзала.
6. Петр
Вернувшись из Биаррица в Париж, Мари, как и ожидала, испытала острое чувство одиночества, когда в первый вечер, сидя в гостиной в своем любимом зеленом кресле с иголкой в одной руке и вышивкой в другой, она как обычно, не услышала за окном тарахтящий двигатель «Паккарда» и в гостиную не вошел уставший, после целого дня разъездов, Дмитрий. Отчасти, это чувство одиночества и примешанного к нему чувства утраты, сглаживало присутствие в доме ординарца Дмитрия – Петра. Прослуживший при Дмитрии более двадцати лет, он находился в непосредственной близости от него дольше кого бы то ни было, включая Мари, и знал о нем больше, кого бы то ни было. По просьбе Дмитрия, Петр, остался у Мари, а по их возвращении, должен был перебраться в особняк Эмери. Мари забавно было наблюдать за этим гигантом с длинными, с проседью, волосами и пышными усами, который и по взглядам, и по привычкам навсегда остался человеком дореволюционной России и походил на персонажа, сошедшего со страниц Гоголя.
Когда в 1919 году Мари и Путятин оставив их годовалого сына Романа на попечение родителей Путятина в Румынии, где они до этого, спасаясь большевиков, нашли приют у румынской королевской четы, приехали в Лондон, на вокзале их встретил Дмитрий и с ним был Петр. Мари была удивлена, что Петр не предал своего барина, как поступали тогда многие, но позже поняла, что это было бы невозможно – Петр, который находился при Дмитрии с тех пор, как тому исполнилось четырнадцать лет, словно прирос к нему, и не было для Петра на всем свете человека ближе, чем Дмитрий. По сути, Дмитрий и был его семьей.
Тот год, что Мари с Путятиным прожили в Лондоне, они жили вместе с Дмитрием на квартире, которую сдавала одна придирчивая англичанка. Мари с Путятиным занимали одну комнату, Дмитрий – комнату напротив, а Петр жил в помещении, напоминавшем чулан, только в нем не было банок с вареньем и всевозможного хлама, а лежал большой матрац, и на крепком стуле с толстыми ножками стояла керосиновая лампа. Если Мари оказавшись в изгнании, пришлось научиться ухаживать за собой и за Путятиным, занимаясь готовкой, стирая и гладя одежду и прочее, то у Дмитрия все эти заботы были возложены на Петра. Пока Дмитрий утром мирно спал в своей комнате, Петр, сидя на кухне на небольшом стуле, до блеска начищал ботинки своего барина. Мари импонировала его преданность, и забота о Дмитрии и первое время она в обращении с Петром была учтива и добра, однако вскоре ей пришлось переменить к нему отношение. Будучи монархистом, не столько на идейном уровне, сколько на уровне предписаний и церемоний, Петр с большим неодобрением смотрел на неравноценный брак Мари и Путятина и в их отсутствии не упускал случая, чтобы напомнить об этом самому Путятину, несмотря на то, что тот был князем. Став однажды свидетельницей подобного замечания, Мари пожаловалась Дмитрию и тот крепко отругал Петра, чем настроил того уже не только против Путятина, но и против Мари. С тех пор, Петр выказывал Мари соответствующую почтительность, но старался не оставаться с ней наедине и с большой неохотой выполнял те поручения, которые она иногда ему давала.
Покидая Лондон, после года жизни в нем, и переехав в Париж, Мари испытала чувство облегчения не только от того, что больше не придется выслушивать замечания придирчивой англичанки, но и от того, что ей больше не придется сталкиваться с Петром, поэтому, когда спустя шесть лет, она снова его увидела с большими чемоданами, наполненных дмитриевыми вещами, она предпочла взаимодействовать с ним через свою служанку Мадлен, которую теперь, открыв свою мастерскую, могла себе позволить держать. Однако по прошествии непродолжительного времени, Мари смягчилась к ординарцу брата (после расставания с Путятиным, она уже не сердилась на Петра за когда-то его дерзкое поведение) и иногда даже стала заводить с ним беседы.
***
Проведя первый вечер после возвращения в одиночестве, не в состоянии выкинуть из головы мысль, что жизнь Дмитрия входит в некое нормальное русло (чего она так желала) и сейчас он наслаждается прекрасным периодом в его жизни, ее собственная жизнь показалось ей чрезвычайно унылой и однообразной. Ей даже стало завидно. Не желая, и в следующий вечер становится жертвой подобных мыслей, она решила по возвращении из мастерской, не отсиживаться одна в гостиной, а поговорить с Петром. К их разговору, который завязался на кухне, когда Петр готовил себе ужин, присоединилась Мадлен. Ей было за пятьдесят, и она уже более года работала у Мари, завоевав ее благосклонность своей компетентностью и доверие своей порядочностью.
Узнав, что через месяц придется переехать в Пасси, Петр опечалился, поскольку он уже прижился в особняке Мари, к тому же на новом месте был целый штат прислуги, с которым предстояло найти общий язык.
– Хотя это лучше, чем совсем без дома, – заметил он.
– Тебе случалось оставаться без дома? – спросила Мари.
– А как же? – воскликнул Петр – Тогда у магометян.
Петр имел в виду период в жизни Дмитрия и в своей, который был мало известен Мари, период, когда Дмитрий жил и служил в Персии. Это была расплата за грех убийства – убийства Распутина.
Тогда до штаба Кавказского кавалерийского корпуса, который находился в Тегеране и в котором служил Дмитрий, докатилось эхо революции, и вскоре офицеры стали заложниками и жертвами своих солдат. Дмитрию с Петром пришлось покинуть воинскую часть, чтобы не стать жертвами взбунтовавшихся солдат и тогда Дмитрию впервые на собственной шкуре пришлось испытать бесприютность. Дмитрий неохотно вспоминал об этом, и Мари воспользовавшись, случаем, решила разговорить Петра.
– Его высочество зашел к тамошнему нашему послу, – рассказывал Петр – Вскоре вышел, и сказал, что тот даже разговаривать с ним не захотел, замахал руками, словно чумного увидел. Еще к какому-то купцу заходил, и было то же самое. Слава Богу, англицкий посланник пригласил к себе пожить, иначе пришлось бы нам совсем тяжко.