Младороссы
Шрифт:
Дмитрий явно запасся аргументами, которые удерживали бы его от попытки сделать Одри предложение, хотя желание женится на ней у него, все-таки, было. Что же это было и почему он удерживал себя и находил предлоги, чтобы не делать предложения, Мари могла только догадываться. Но она твердо была уверена, что дело не только в материальном положении, но в чем-то другом. Она знала, что уже однажды, в далеком 1913 году, когда Дмитрий был совсем молод, он уже делал предложение их родственнице княжне Ирине и получил отказ. Тогда Мари жила в Швеции и не знала подробностей, только помнила, что когда с сыном, четырехлетним Леннартом, она приехала на праздновании трехсотлетия Дома Романовых и на балу в Дворянском собрании спросила брата об этом, он посуровел и ответил, что не хотел бы это обсуждать ни теперь, ни когда-либо в будущем. Возможно, пережитый отказ был травмой, которую не залечило даже время, ведь с тех пор в его жизни были женщины, но ни одной из них он не сделал предложения. Чтобы помешать ему воздвигать на своем пути, преграды, мешавшие ему жениться, нужна была другая тактика, и Мари ее нашла. Она вдруг успокоилась и сев рядом с братом, прижалась к нему плечом.
– Допустим это так, – сказала она – С материальной точки зрения ваш брак не будет равноценен и если бы она вышла за тебя, то вы бы жили на ее средства, вернее ее семьи.
– Спасибо, что просветила, – не без сарказма заметил Дмитрий.
– А что было бы, если бы мы сохранили все, что имели?
– Какой прок рассуждать, что было бы?
– Нет, ты ответить, – сказали Мари и, повернув голову, посмотрела брату в глаза – Была бы Одри достойна, чтобы стать твоей женой.
– Ты прекрасно знаешь, что нет. Мне пришлось бы пойти наперекор воли Никки, и он изгнал бы меня из страны, наложив арест на все мое имущество.
– Так может быть, лишившись всего этого, ты получил возможность жениться на ней?
Секунду-другую поразмыслив над этими словами, Дмитрий рассмеялся. Он обнял Мари.
– Как ты умеешь все повернуть в нужную сторону.
– Приходится, – ответила Мари и грустно добавила – Иначе не выживешь.
***
Уверенность Дмитрия, что Одри ответит согласием на его предложение не было пустым бахвальством, хотя на самом деле, он изрядно переживал в тот вечер, когда повез ее в уже полюбившейся им итальянский ресторан, где и попросил ее руки. Одри ответила согласием и тут же заговорила об организации свадьбы, причем заговорила с таким знанием дела, словно об этом уже давно думала.
В итоге со стороны Одри всю организационную сторону, взял на себя мистер Уолш, управляющий ее делами, а со стороны Дмитрия, как и следовало ожидать, таким уполномоченным стала Мари. Дата венчания была назначена на 21 ноября и должно оно было состояться в Биаррице, в православном храме. Времени оставалось не так много, а успеть нужно было многое, и одним из главных было вероисповедание Одри, вернее его смена. О том, что она уже не протестантка, а православная, ее семья узнала, уже постфактум, в письме, в котором помимо даты венчания, имен родственников и друзей семьи, которых Одри хотела бы видеть на церемонии, она как бы невзначай заметила, что отныне придерживается другой веры и отныне ее зовут Анна, хотя конечно для домашних она остается Одри. Как и каждая невеста, особенно невеста, располагающая большими средствами, Одри придавала большое значение подвенечному платью и хотела ступить под венец в лучшем, какое только сможет найти в Париже, однако в тот самый день, когда она собралась отправиться на поиски, порог ее особняка переступила Мари с большой коробкой в руках. Открыв коробку, Мари извлекла на свет жемчужного цвета красоту с бесконечно длинным подолом.
– В нем венчалась я, – сказала Мари – А до меня, моя мать.
Намечавшееся событие стала прекрасным поводом для Дмитрия возобновить отношения со своими однополчанами, теми, что обосновались во Франции. Последние несколько лет он выпал из полковой жизни, которая несмотря ни на что, продолжала существовать. Бывшие офицеры Лейб-гвардии конного полка, переписывались между собой, встречались в памятные для полка даты и в силу своих сил поддерживали друг друга. В первое время пребывания в Париже, Дмитрий участвовал в этой жизни, но затем работа и прогрессирующая меланхолия, отняли у него время и желание встречаться со старыми товарищами. И вот теперь, Дмитрий увидел возможность реанимировать эти отношения. Он разослал приглашения с заверением, что готов взять на себя расходы тех, кому не по карману дорога до Биаррица и обратно.
За три дня до венчания, рано утром, в муниципальном учреждении Булони, где Дмитрий был зарегистрирован, был заключен гражданский брак между ним и Одри. Поскольку многочисленные родственники Одри должны были прибыть непосредственно на церемонию венчания, то с ее стороны, в качестве свидетелей, присутствовала девушка, с которой она подружилась за время жизни в Париже и американский посол Майрон Херрик, который по совпадению так же, как и Одри, был уроженцем штата Огайо. Со стороны Дмитрия присутствовали Мари и ординарец Петр. Когда Дмитрий поставил свою подпись в журнале гражданских актов и повернулся к Одри, ему показалось, что она посмотрела на него иначе, чем прежде – как женщина, у которой теперь на него больше прав, чем у других. Обменявшись несколько смущенным поцелуем (они впервые целовались на людях), они и их свидетели поспешили на улицу, где их уже ждал арендованный на время всех мероприятий лимузин, чтобы отвезти всех на вокзал, где вскоре должен был отбыть поезд до Биаррица. Время стремительно убегало и казалось, что ни что еще в должной мере не готово, для предстоящего события. К вечеру прибыв на знаменитый курорт, Дмитрий и Одри расстались. Повинуясь обычаю, что жених не должен видеть невесту до свадьбы, а точнее Мари, которая хотела, чтобы этот обычай был соблюден, Дмитрий, а с ним и Петр, остановились в гостинице, а Одри вместе с самой Мари и подругой уехала на виллу, которая принадлежала семейству Эмери.
Впервые, за последнее время, расставшись с Одри, на несколько дней, Дмитрий получил возможность остаться наедине со своими мыслями и в тишине гостиничного номера оценить произошедшие в его жизни перемены. Устроившись в плетенном кресле на балконе номера, откуда как на ладони был виден отливающий золотом песок городского пляжа и торчащий на небольшом мысе подобно костылю белый маяк с темной верхушкой, Дмитрий откупорил бутылку виски и наполнил им граненый бокал.
Глядя на заходящее солнце, Дмитрий думал о предстоящем событии, время от времени отпивая из бокала. И чем больше он думал, тем больше сомнений сгущалось в его сердце и голове. Уже долгие годы он жил с мыслью, что задержался с женитьбой, что это нужно было сделать раньше, когда он был молод. Затем, когда события в России закружились со скоростью и траекторией урагана и он, как и многие русские, подобно пассажиру потерпевшего крушение корабля, оказался на чужбине без прежнего положения и средств к существованию, ему стало казаться, что теперь ему уже никогда не суждено обрести семейный очаг и всю оставшуюся жизнь придется влачить в одиночестве. Впрочем, довольно скоро эти пессимистические мысли потускнели, поскольку вскоре после того, как он оказался в Париже в 1920 году, на одном шумном застолье (он уже не помнил где и по какому поводу), он случайно разговорился с черноволосой соседкой по столу, когда та попросила наполнить ее бокал, а уже несколько часов спустя, отдалившись от остальных, они что бурно обсуждали, что именно он уже не помнил. Теперь Дмитрий только помнил, что звали ее Мартой, что пела она в «Комик-опера» и была старше его лет на десять и была необыкновенно соблазнительна. Он не без удовольствия вспомнил, как через несколько дней после их знакомства, он навестил ее в квартире, которую она снимала, и как ни допив чая, оборвав какую-то пустую беседу, они буквально набросились друг на друга и с каким-то ожесточением отдались друг другу. Конечно, он понимал, как и она, что им не быть долго вместе, но жизнь с Мартой на какое-то время заглушили чувство ноющей боли от опостылевшего одиночества. Она же вскоре познакомила его с Шанель, но… сейчас об этом он вспоминать не хотел.
Разделываясь с виски Дмитрий настойчиво задавал себе один и тот же вопрос и не мог на него ответить – действительно ли он любит Одри и готов прожить с ней всю оставшуюся жизнь? Он старался быть честным с собой и признавался самому себе, что ему свойственно уставать от людей. Прежде это были друзья-знакомые, но он опасался, что такое может повториться и с Одри и не хотел этого. Почувствовав, что уже изрядно захмелел, он решил, что пора прекратить этот внутренний диалог, изрядно сбавленный виски, и, поднявшись с кресла, не совсем твердым шагом направился к кровати.
Неизвестно, к какому ответу на вопрос касательно его чувств к Одри пришел бы Дмитрий, если бы в те оставшиеся несколько дней, что оставались до свадьбы, и что он не мог видеть Одри, он оставался один, но благо на следующий день в Биарриц начали съезжаться его друзья-однополчане, в большинстве своем люди, давно женатые и имевшие детей, которые своим одобрением его решения, быстро вернули ему уверенность в правильности его поступка. Приехал и Путятин. Дмитрий понимал, что его появление на свадьбе не вызовет радости у Мари, но не мог не отправить приглашения бывшему зятю, поскольку Путятин хотя и не был его однополчанином, и виделись они от случая к случаю, но участие в одном сражении, навсегда ввело Путятина в круг тех, когда Дмитрий считал своими фронтовыми братьями, а это братство налагало обязательства и приглашая одних, Дмитрий считал себя не вправе игнорировать других.
***
В день венчания, с утра накрапывал дождь. Дмитрий поднялся с постели с радостным предвкушением предстоящей встречи с Одри в храме. Пока он брился, и Петр держал перед ним большое круглое зеркало, пришел Путятин (он остановился этажом ниже), жизнерадостный брюнет с небрежными усами, чем-то напоминавший Казем-Бека, но без тени самомнения последнего. Он принялся пересказывать новости, которые узнал от съехавшихся офицеров. Дмитрий мало его слушал. Затем они вместе позавтракали, хотя скорее завтракал один Путятин, а Дмитрий лишь ограничился несколькими глотками кофе. После этого Дмитрий переоделся, Путятин помог надеть ему фрак. В петлицу Дмитрий всунул белый цветок. Они уже направились к входной двери, как им навстречу в номер вошла Мари, держа в руках какой-то сверток.