Младший научный сотрудник 2
Шрифт:
А когда самогон закончился, Аскольд мне сообщил, что теперь-то мы, наконец, заживём как люди, без оглядки на разных непонятных карликов с финскими ножами. И с солидными бабками, которые скоро будут нам оттягивать карман.
— Я бы на твоём месте не загадывал, — притормозил я его, — что-то у меня нет такого впечатления, что все наши приключения позади.
И на этот раз, наверно в виде исключения, я оказался неправ — ничего выдающегося больше и не случилось. Вплоть до окончания нашего дорожного подряда и отъезда на родину. Задержаться на сутки, правда, пришлось нам четверым, немного не успели
— Вот эту яму надо переделать, впадина большая… и вон то место тоже (он привёл нас почти к самому Полосатому), здесь наоборот бугор получился. Всё это сегодня-завтра доделываете, потом расчёт и может проваливать, — дружески напутствовал он нас.
Таким образом, мы проводили весь наш отряд во главе с Али-Бабой, помахали им ручкой на прощание, а взамен получили следующую смену, опять из тридцати с хвостиком бойцов. И в ней (сюрприз-сюрприз) приехала девочка Вика из отдела кадров. Слава богу, с Олей они никак не пересеклись. И еще из нашего отдела имел место Коля Карасёв, оторвали его таки от пайки нужных в хозяйстве модулей КАМАК.
— Ну как прошла смена? — сразу же приступила к расспросам она.
— Прошла и прошла, — отговорился я, — даже вспомнить нечего.
— А что это та беленькая девочка на тебя такие томные взоры бросала? — продолжила допрос она.
— Это ты про Олю что ли? — отвечал я, — она в нашем отделе работает, рядом с моим её стол стоит. Никаких особенных взглядов я не заметил.
— Ну ладно, — продолжила она, — спишем на случайность… а почему ты остался и не уехал со сменой?
— Так подряд у нас, хозяйственный — дорогу ремонтируем вчетвером, завтра последние штрихи вносим и уезжаем, — а сам подумал, что вот только сцен ревности мне сейчас и недоставало.
А Коля Карасёв тоже подошёл ко мне и сообщил, что в институте ходят тёмные слухи о моей связи с Ниной в этом колхозе, и Наумыч очень недоволен ими.
— Не было ж ничего у меня с ней, — попытался отбиться я, но потом подумал и махнул рукой — на чужой роток не набросишь платок… особенно, если он с цветочками.
C Пугачёвым у меня ещё отдельный разговор был про Осипа — он долго выспрашивал, что да как случилось и почему все уцелели, кроме него. Что я мог ему ответить, кроме правды — правду и выложил. Он выслушал все мои речи молча и, по-моему, не очень поверил, но протокол, подписанный местным участковым, мои слова подтверждал… Я ещё на дорожку рискнул спросить у него, чем таким этот домовой так дорог председателю колхоза, на что он целую минуту раздумывал, а потом сообщил, что это его родственник. Дальний, по жене, но родственник, а родных надо поддерживать в любых ситуациях.
А завтра мы, как и обещали председателю, доделали свои недоделки, целый самосвал асфальта пришлось привезти. И часть его осталась неиспользованной… я предложил в виде бонуса сделать подъездную дорожку к нашей общаге, там от шоссе всего каких-то семь метров. Мы и укатали эту дорожку за часик.
А потом сдавали работу Пугачёву — он даже и не стал выезжать на место, а просто отслюнявил нам положенные бабки в правлении. Итого
— Когда в следующий раз приедете? — спросил у нас довольный Вася.
— В следующем августе наверно, — ответил за всех я. — А что?
— У меня для вас новая работа будет, — сообщил он, — более денежная. Готовы к такой?
— Всегда готовы, — сказал я, и мы отправились на остановку автобуса.
— Слышь, Камак, — остановил меня Аскольд, — может, такси возьмём? Деньги-то карманы жгут.
— Такси? — изумился я, — в колхозе «Заветы Ильича»??
— Ну не такси, конечно, а УАЗик какой — нас как раз четверо, влезем.
— А это мысль, — почесал голову я, — надо с Пугачёвым поговорить.
И через десять минут мы уже катили по свежеотремонтированной трассе Варнаково-Белужская, распевая дорожную песню.
— Весёлая картошка была, — сказал Аскольд, когда мы пили пиво в станционном буфете, дожидаясь электрички на Нижнереченск, — столько приключений у меня в жизни ещё никогда не случалось.
Глава 2. Мирная жизнь
Возвращение к мирной жизни, 1982 год, ИППАН
Маме я так и не сподобился позвонить из своего колхоза, совсем из головы вылетело в связи с круговертью событий. Но она так обрадовалась моему возвращению, что и не вспомнила этот момент.
— Иди мыться, а потом есть — сказала она мне, — я окрошку сделала.
— Есть идти мыться, — взял под козырёк я, — а окрошка из своего кваса или из казённого?
— Из своего конечно, — обиделась она, — тот, что в бочках, слишком сладкий для окрошки.
— Да, — вспомнил я, — нам же деньги заплатили за работу.
— И сколько сейчас в колхозах платят? — спросила она.
— Тыщу, — уполовинил я свой заработок, неподконтрольные денежные средства никогда ведь не помешают, — вот, — и я выложил на стол двадцать зелёненьких полтинников с портретом Ильича в овале.
— Ничего себе, — ответила потрясенная мама, — я столько и за полгода не заработаю.
— Денежная шабашка подвернулась, дорогу мы чинили, — объяснил я, — вот и получили немного побольше. А так-то все остальные ста рублями ограничились.
— Ну ты добытчик, — расцвела мама, — можешь распоряжаться этими деньгами, как хочешь.
— Совместно решим, что с ними делать, — ответил я и ушёл в ванную.
А наутро я честно сел на шестидесятый автобус и отправился в свой родной уже ИППАН имени академика Семёнова-Ляхова, вот такая сложная фамилия была у нашего большого босса. И сразу попал с корабля на бал. В смысле из колхоза на комсомольское собрание, посвященное неблаговидному поступку одного нашего коллеги, Вити-Витюни, техника из нашего же отдела. Я его всего пару раз видел, в своём синем халате он либо сидел и ковырялся во внутренностях какого-нибудь прибора, либо стоял у стеллажей с запчастями и подбирал комплектующие. Ничем он мне не запомнился, кроме унылой физиономии и синего халата.