Младший научный сотрудник 3
Шрифт:
— Что он башковит? — уточнил я.
— Да это и так всем ясно, — лениво отвечал он, — хотя башковитость не помогла ему, когда менты свинтили. Я про другое… ты, кстати, чего тут паяешь?
— Устройство сопряжения графопостроителя с СМ-кой, — запудрил я ему мозги, — вон этой хреновины (я показал за спину) с этой херовиной (черные шкафы слева). Так чего там с Мишкой-то?
— Выпустили его, как я и говорил, — ответил Аскольд, — очень большие дяди в игру вступили. Но не вчистую выпустили, а под подписку. Так что год условно он скорее всего поимеет.
— Интересно, — ответил я, не отрываясь от пайки, — а на чём его повязали, не знаешь?
— Знаю, конечно, только это секрет.
— Да ладно, начал уж если, то заканчивай, — подколол его я, — какие секреты в наше время.
Аскольд некоторое время боролся со своим вторым я, но победило первое, поэтому он и вывалил всё на поверхность:
— Короче, сдал его кто-то из наших, вот чего… при обмене товара на бабки повязали Мишку вместе с одним барыгой из Москвы. О месте и времени при этом никто, кроме них, не знал — так что либо подслушали, либо кто-то из них проговорился.
— Либо этот барыга ментовской наседкой оказался, — добавил я вариантов.
— Вряд ли… — задумался Аскольд, — барыге пятерик светит, я это точно знаю.
— А мы с тобой вовремя с этого дела спрыгнули, — продолжил я свои глубокие мысли.
— Тоже верно, — согласился Аскольд и собрался уходить, но я его остановил.
— Слушай, ты вроде человек опытный и бывалый, — начал я, — посоветуй, чего мне делать.
— Выкладывай, — вернулся он на свой стул, а я и выложил ему ситуацию с Оленькой в фас и в профиль… имен, правда, никаких не назвал.
— Так-так-так, — прищурился Аскольд, — прямо вот тыщу и запросила?
— Прямо вот так и вывалила, — подтвердил я.
— А замуж её взять не предлагала?
— Не, насколько я знаю, у неё сейчас новый хахаль имеется.
— Вот что я скажу тебе, друг мой Камак, — задумчиво начал излагать Аскольд, — первое… оно же и последнее — тесты на беременность у нас показывают достоверный результат, только начиная с третьего месяца. А она сколько сказала?
— Полтора, — ответил я.
— Первая несостыковка. Вторая — тыща это несуразная сумма, столько за год в нашем ИППАНе многие не зарабатывают, если чистыми взять. Ну и на закуску — имеешь полное право просто её послать на все четыре стороны, доказательств, я так понимаю, у неё никаких, да?
— В принципе да, свидетелей точно никаких нет.
— И тест на ДНК у нас пока только в одном институте в Москве делают, если вдруг до этого дойдёт — до этого института она точно не доберется. Так что смотри сам…
— А ты бы что сделал на моём месте? — спросил я.
— Я? — ухмыльнулся он, — я бы дал ей денег, но не тыщу, конечно, а рублей 50 или 100 и на этом мы бы и разошлись, как в море корабли. Девочка-то это Оля что ли?
— Я никаких имен не называл, — резко ответил я и разговор наш на этом завершился.
А вечером у меня был новый визит в больницу номер 40, самую лучшую во всем нашем необъятном Заводском районе, от границ Южного посёлка и до самого Северного шоссе. По старой привычке умыкнул брошенный в приемном покое халатик и залез на четвертый этаж в реанимацию. А там меня ждал сюрприз — на этот раз приятный, в виде исключения, наверно.
— Перевели Балашову в обычную палату, — сказала мне ворчливая нянечка, — третий этаж, точно не знаю где, найдёшь, если надо.
Я и отправился искать затерянную палату с мамой… нашёл мигом, в первую же попавшуюся дверь увидел я её, лежащую возле окошка.
— Привет, как дела? — сказал я, заходя в дверь.
— Как сажа бела, — откликнулась она. — Вроде на поправку пошла.
— Это сын твой что ли? — спросила соседка, рыхлая бабища очень среднего возраста.
— Да, Петя, — подтвердила мать, — если бы не он, я бы не выкарабкалась…
— Ну-ка, ну-ка, — оживились и остальные обитатели этой палаты, — расскажи, как это?
Мама вздохнула и вкратце пересказала, как я её за руку держал, а у неё при этом состояние на глазах улучшалось.
— И не только у меня — там в реанимации рядом ещё одна женщина лежала, он и ей помог. Как её… Вера Петровна кажется, она на втором этаже она сейчас.
— Дык может твой сынок и мне поможет, — заволновалась та первая бабища, — а то ноги так ломит, хоть на стенку кидайся.
— Это артрит, скорее всего, — ответил я ей, пора уже, подумал, и мне в этот хор вступить, — с артритом я ничего наверно не сделаю — надо физические упражнения делать, тогда пройдёт.
— А у меня, — подала голос другая бабка от двери, — голова разламывается кажинный день. Так что выть хочется.
— Мигрень… — предположил я, — ложись на койку.
А далее я наложил обе ладони на её лоб и задержал дыхание на десяток секунд. Руки убрал через минуту.
— А ведь и помогло, — радостно сообщила бабка, — не болит больше.
— И мне, и мне, — тут же раздались голоса с других коек, — и у меня болит.
— Спокойно, граждане, — остановил я их, — в порядке очереди — в следующий мой приход и с вами разберемся, а сейчас у меня внутренняя батарейка села.
Упоминание непонятной батарейки остановило народ, а я помог подняться маме, и мы вышли в пустынный больничный коридор.
— Зря ты про меня сказала, — укорил я её, — теперь они мне проходу не дадут.
— Я не нарочно, — ответила она.
— Ладно, проехали, — буркнул я, — когда выписывать-то будут?
— Через неделю обещали, — сказала она, — и сразу в санаторий поеду, в Жолнино.
— Отлично, — обрадовался я, — полностью бесплатная путевка-то или частично?
— Пятьдесят процентов за счет профсоюза, остальные 60 рублей с меня.
— Замечательно, — продолжил радоваться я, — я тебя провожу в это Жолнино. Туда же, кажется, прямо из нашего района электричка ходит?