Младший сержант Алексей Крайнов
Шрифт:
Вечером ели до отвала: и тебе свинина жареная, и рыба консервированная, и сахар, слипшийся от огня до состояния леденца без палочки. Разжились боеприпасами без меры, нашли два целых пулемёта «Максим» с полными боекомплектами. Две пушки сорокопятки с тремя красноармейцами – остатками расчётов. Остальные артиллеристы и орудия дивизиона то ли разбежались, то ли побило всех – потерялись, короче. В общем, комбат ту артиллерию быстро «усыновил» и поставил на самом танкоопасном направлении – как раз за Лёшкиным взводом. Лёха со своим отделением, по приказу командира роты, поступил в распоряжение старшего сержанта-артиллериста.
Сначала зарывали и маскировали пушки, затем рыли окопы для боеприпасов. Перекур десять минут, и снова окопы, поодаль – уже для расчётов. Потом соединили
Впрочем, целый день копали не только новоиспечённые артиллеристы, весь батальон под пристальным взглядом своего командира с усердием вгрызался в землю. Старорежимный комбат, всю первую мировую проторчавший в окопах, дело своё знал и спуску не давал никому. За первой полосой окопов быстро появилась вторая, далее рыли противовоздушные щели, строили землянки от непогоды и ночной сырости. Ещё дальше, почти на окраине села, соорудили наблюдательный пункт и блиндаж для начальства. Артиллеристы, потренировавшись в заряжании, ближе к вечеру провели учебные стрельбы, посмотреть на которые собралось всё батальонное начальство. Что и говорить, хороша наша сорокопятка! За пятьсот метров, в сумерках, с третьего выстрела, завалили выбранное мишенью одинокое дерево. Правда, при стрельбе орудийной отдачей зашибло руку заряжающему Красовитову. Рука у Димки моментально припухла, и по причине временной недееспособности из пушечного расчёта бойца отчислили. Нельзя сказать, что Лёха сильно обрадовался несчастью товарища, но и переживать за него не стал – чай не перелом.
Снарядов было много, пострелять хотелось всем, включая комбата, а потому «пристрелку» проводили до темноты. Да так увлеклись, что не заметили головы колонны, медленно выползающей из леса впереди. Объявили тревогу. Навстречу для опознания пустили грузовик с разведчиками. Оказалось – свои. Отходили в тыл израненные части их мехкорпуса: изнурённые лица пехоты, усталые лошади с ранеными бойцами в повозках, много повозок, очень много! Грузовики, трактора с запылёнными, изувеченными пушками на прицепах и опять же ранеными и смертельно уставшими солдатами в кузовах, на пушечных лафетах. Танки в сцепках, натужно тянущие своих изломанных в боях собратьев.
Высыпав из окопов, бойцы батальона, угощая водой и папиросами проходивших мимо товарищей, пытались выяснить подробности, но измученные, подавленные люди лишь устало отмахивались на ходу: мол, придёт время, сами всё узнаете.
Вскоре с востока, навстречу отступавшим войскам, потянулись свежие, не участвовавшие в боях части. Однако называть их свежими было не совсем верно. Пехота после многодневного, изматывающего марша еле держалась на ногах. Уставшие лошади обессиленно присаживались, изгибали спины под плетьми бредущих рядом ездовых. Танки наступающие, точно так же, как и отступавшие, тянули за собой машины, побитые длинной дорогой и вражескими бомбами. Добравшись до сгоревшего селения, танкисты изломанную технику отгоняли в болотину – метров за двести от обочин, затем, слив топливо и разукомплектовав, зажигали… Комбат, говорят, просил оставить, пушки-то целые, но не дали – не положено! Просили только акт об уничтожении подписать.
В темноте ночи танки горели красиво: огонь столбами вырывался из открытых люков, заставляя испуганно вздрагивать измученных лошадей, детонировали пары топлива и оставшийся боезапас. Вдали тоже грохотало, полыхали зарницы:
По словам взводного, их батальону приказано продолжать прикрывать уже не хутор, но саму дорогу.
С утра на опустевшем к рассвету пути, откуда ни возьмись, появились немцы. Весело тренькая звонками на кочках, к засевшему в обороне батальону приближались с десяток велосипедистов. Резанули слух и разбудили Лёху, давно привыкшего к постоянной канонаде, именно эти звоночки. Оглядевшись по сторонам, он с удивлением понял – никто не спит! Наблюдая за врагом, в окопах замер весь батальон. И ни звука! Ни щелчка затвора, ни мата шёпотом – полная тишина. Прижав приклад пулемёта к плечу, Алексей аккуратно навёл оружие на врага. Рядом, с Лёхиным автоматом в руках, обиженно сопел Димка. Оно и понятно: воевать с пулемётом понадёжней будет. Между тем метров за сто от окопов велосипедисты, насторожившись, остановились и, прикрывая ладонями глаза от восходящего утреннего солнца, принялись разглядывать позиции батальона да дымы от догоравшей у села техники.
– Огонь! – казалось, подавая команду, комбат не крикнул, шепнул только.
Стреляли все. Бойцы, почти поголовно вооружённые новыми, самозарядными винтовками и автоматами, патронов не жалели. Опустошали обоймы из табельных пистолетов их командиры. Захлёбывались огнём пулемёты, включая установленные далеко на флангах станковые «Максимы». Димка Красовитов, рядом, перегрев ствол, одной длинной очередью опустошил диск Лёшкиного автомата. Короткими очередями зло сёк врага старший сержант Цепеленко, через две ячейки от Лёхи. Не стрелял только сам Алексей: осечка, взвёл курок ещё раз – перекос. Откинул пулемёт в сторону, вырвал свой автомат у Димки, навёл уже на лежащих, щёлк – тишина! Нет выстрела! И вокруг тишина – не стреляет никто! Кубарем через бруствер, к валявшимся в облаке дорожной пыли телам, с разряженным автоматом, бегом – может, выжил кто, так я прикладом, руками задавлю! Первым подбежал – уцелевших нет… Не то что люди – насосы велосипедные пулями изувечены. Винтовки в щепу, трупы бесформенны, запылены, недвижимы, позы неестественны. И лишь притороченные к велосипедным багажникам распушенные катушки, словно кальмары щупальцами, шевелили перебитыми пулями проводами. Опустив бесполезный автомат, Леха остановился, разглядывая мёртвых. Тяжёлое сопение сзади – на развороте удар в ухо! Комбат!
– Кто давал команду покинуть позиции? – Ещё удар, уже кому-то другому, подбегающему.
Куда девался боевой дух?! Зайцем обратно в окопы, да не к себе, чтобы майор не определил кто. Лица вроде не видел, и то ладно. Через позиции первой роты перебежками к себе. А «дома» бледный взводный и ехидная ухмылка Цепеленко.
– Тебя, Лёх, чего-то ротный искал!
Молча отряхнулся, собираясь, поправил форму.
Цепеленко снова:
– Та не ходи, он всё, что хотел, младшему лейтенанту Верову высказал, – мотнул головой в сторону взводного помрачневший друг. – И мне…
Трупы оттащили в тянущийся вдоль дороги старый овраг, где и присыпали вместе с велосипедами. В этот раз похоронная команда была из другой роты. Бойцы потом хвастались трофеями – иностранными сигаретами и часами. После жутко обидного для Алексея устного порицания от старших товарищей разбирались с красноармейцем Красовитовым и его пулемётом. Дима к войне подготовился серьёзно и напихал в пулемётный диск на пару патронов больше, чем положено по инструкции; подающая пружина лопнула, оттого и перекос случился. Просмотрели остальные диски – все забиты под завязку! Пока привели в порядок оружие, подоспел завтрак. Происшествие с немецкими велосипедистами аппетита никому не испортило, и загремели на всю округу о котелки ложки, демаскируя батальонные позиции. За поглощением каши, сваренной на богатом мясом конском бульоне, весело обсуждали, что хотя авиация у фашистов и неплохая – пехота просто смех педальный! А танки – это, наверное, трёхколёсные велосипеды с пушкой!