Младший сержант Алексей Крайнов
Шрифт:
Избиение батальонного начальства прервала четвёрка немецких истребителей. Появившиеся, словно из ниоткуда, самолёты, звеня моторами, прошлись над колоннами солдат и техники, поливая из пулемётов всё живое. Горячий беспощадный металл в клочья, в кровавые ошмётки рвал дышащую единым ужасом толпу на дороге.
Вздыбились ужаленные пулями кони, выкручивая, ломая оглобли, круша обломками повозок и орудийных передков всё вокруг. Взревев моторами, с места рванули полуторки, безжалостно подминая под себя растерявшуюся, замешкавшуюся пехоту. Но только лишь для того, чтобы через пару метров со звоном разбитого стекла уткнуться капотом в кузов другого грузовика или, распоров радиатор, упереться в перевёрнутую лошадьми пушку. Словно подкошенные, как тряпичные куклы, валились
Из оцепенения Лёшку вывело подёргивание за штанину. Опустив растерянный взгляд книзу, Алексей увидел Цепеленко. Старший сержант выразительно предлагал ему присоединиться к горизонтальному положению взвода. Лёха, продолжая разглядывать хаос, творившийся на дороге, сел.
– Блин, комбат у нас словно заговорённый! Который раз уже пронесло! – негромко выдал старший сержант.
– Надо же что-то делать? Помочь как-то! – мотнул головой в сторону свалки из людей и техники тут же распластавшийся Красовитов.
– Лежать! Без тебя разберутся! – зло прикрикнул на бойца начинающий приходить в себя Алексей.
Ситуация на шоссе приходила в норму: ещё не отошедшие от налёта солдаты, под матерные окрики командиров, начали собирать раненых и убитых товарищей, освобождать от разбитой техники проезжую часть, тушить тлеющий в кузовах груз.
Вновь построились. Успокоившийся комбат, уже без ругани, по-деловому, проводил совещание с командирами подразделений. Бойцы, вполголоса поругивая начальство, стоя в строю, устало переминались с ноги на ногу.
Движение на дороге возобновилось, только добавилось на обочинах разбитых машин и повозок. Вокруг них, заламывая в истерике руки, носились разного рода интенданты. Водители же деловито пытались восстанавливать покалеченную технику, по большей части забирая запчасти с машин брошенных, бесхозных. Коих по обеим сторонам пути напихано было в избытке. Коней, правда, не хватало, ну а на что пехота? И покатились дальше осиротевшие было, безлошадные сорокопятки и повозки.
Из толчеи на шоссе, беспрестанно сигналя, требуя дать проезда, вывалилась избитая эмка. С трудом перевалив кювет, легковушка, паря радиатором, подъехала к строю батальона. Звания толстого дядьки, с трудом вылезшего из переднего пассажирского сидения, Леха не разглядел, но звонкая, словно щелчок пастушьего кнута, команда: «Смирно!», – вытянувшиеся командиры батальона, чёткий, залюбуешься, строевой шаг комбата, доклад по всей форме не оставляли сомнений в серьёзности чина нежданного гостя.
Выслушав доклад, «гость» здороваться с личным составом не стал, команду «смирно» не отменил, а в сопровождении комбата важно прошествовал в сторону батальонных полуторок, укрытых в тени леса.
Отсутствовали недолго. Не успели Алексей с Вовкой Цепеленко втихаря перекурить за строем, обсудив заодно, что немецкие истребители по этой эмке огонь и вели. Промазали просто… Как вышли – впереди бледный, как снег, комбат. За ним замполит с солдатским вещмешком, о чём-то переговариваясь на ходу с «важной шишкой». Следом, под конвоем старшинских водителей, вели Микулу с другом. Перед строем встали. Сзади, кучкой, подтянулись остальные командиры батальона. Арестованных вывели вперёд. Микула, увидев родной взвод, виновато улыбнулся, оглядел конвой и недоумённо пожал плечами. Друг его стоял, молча понурив белокурую голову. Оба без ремней и головных уборов. Великоватые гимнастёрки, коричневые от пыли сапоги, грязные, в разводах лица. Безвольно опущенные вдоль тела руки Микулы нервно теребили прошитые края гимнастёрки. Рядом, чуть позади, поблёскивая штыками в свете заходящего солнца, весело щерились сослуживцам довольные неожиданно свалившейся «привилегией» шофёра.
Опустив голову, что-то разглядывая у себя под ногами, покачиваясь, старый майор долго стоял перед строем. Явно затянувшуюся паузу прервал властный голос незнакомца:
– Не устраивай комедию, майор! Выполняй приказ! – скрестил на груди руки «гость».
Комбат поднял глаза…
Всё увидел Лёха со своего места в строю: и посеревшее лицо командира, и усталый взгляд из-под
– В этот роковой час, когда коварный враг подло напал на единственное в мире государство рабочих и крестьян, в наших рядах завелись трусы и пособники разного рода фашисткой сволочи! – хрипел, набирая силу, голос комбата.
Замполит за спинами арестантов опустил вещмешок на землю.
– Но пусть они знают, что нет и не будет к ним пощады со стороны нашей Советской Родины!
В руке комиссара Алексей разглядел воронёную сталь пистолета. Курок был взведён заранее. С последними словами командира – короткий шаг между конвойными, сухой щелчок выстрела. Микулин друг, так и не подняв головы, оседая на землю, безвольно подломился в коленях. Конвойные, явно не ожидая такой развязки, в ужасе шарахнулись в стороны, сбивая с ног и чуть не насадив на штыки ближайших к ним командиров. Задели и замполита, а потому второй, Микулин, выстрел ушел в небо. Посмотрев на упавшего друга, присевший было от неожиданности солдатик с низкого старта рванул вдоль строя к ближайшему лесу. За ним, стреляя на ходу, кинулся политрук. Попал, Лёха видел, попал! Но парень, извиваясь и вскрикивая от каждой жалившей его пули, продолжал бежать: не хотело молодое тело смерть принимать, боролось… Наконец, метров через полста этой безумной гонки, уже к всеобщему облегчению, боец упал. Замер. Затем, видимо услышав шаги замполита, на ходу перезаряжавшего пистолет, израненный солдат перевернулся на спину и, закрыв глаза рукой, – закричал. И от этого его детского: «Мамка! Не убивайте, дяденька!» – у ошалевшего от увиденного убийства Лёхи и вовсе потемнело в глазах.
Батальон ушёл. Забрав «таинственный» вещмешок, сквозь брезент которого явно проступали очертания консервных банок да хлебной буханки, не попрощавшись, уехал и «большой чин». Лёшкиному отделению выпала доля хоронить расстрелянных бойцов. Комбат оставил одну из полуторок и замполита – старшим. Заканчивать, значит, начатое. Бойцы сноровисто ковыряли землю сапёрными лопатками. Водила, один из бывших конвойных, попытался было отсидеться в машине. Но встретившись взглядом с Алексеем, всё понял и, достав из кузова полноразмерную штыковую лопату, присоединился к остальным. Дело пошло быстрее. Политрук сидел в сторонке, отрешённо уставившись в одну точку.
Пересилив себя, Лёшка подошел к лежащему навзничь Микуле, присел. Зачем-то намочил водой из фляжки тряпицу для чистки оружия и принялся осторожно протирать заплаканное, в разводах грязи и крови, бледное лицо сослуживца. Хотелось извиниться – а как? Сзади нависла тень неслышно подошедшего замполита. Сделав вид, что не заметил начальства, Алексей, с ещё большим усердием, продолжал протирать лицо убиенного товарища…
Своих догнали уже затемно. Водила летел, как сумасшедший, в темноте, без света фар, то и дело, обгоняя, откуда ни возьмись появившиеся на шоссе танковые и артиллерийские колонны. Всю дорогу, вцепившись в деревянный борт полуторки, подставив лицо струям посвежевшего воздуха, Лёха плакал, как плакал политрук над могилой расстрелянных им же солдат. Жалко было всех: и погибшего Микулу, и безымянного для Алексея друга его белоруса, и замполита с его запоздалым раскаянием. А ещё было безумно страшно: ведь в смерти бойцов была и его, Лёшкина, огромная вина. Не найди он пропавших солдат, ничего этого не случилось бы. Как хотелось всё вернуть назад, ведь рядом же, и пары часов не прошло, как все были живы! Ан нет – нет теперь в Лёшкином отделении помощника пулемётчика рядового Микулы Сапрыги…
Прибыв, доложились взводному и в строй. Уже под утро порядком уставший Лёха стал явственно различать артиллерийскую канонаду. Однако всполохи зарниц быстро погасил летний рассвет, а следом опустившийся туман скрыл и окрестности. Звуки боя приближались с каждым часом, да только уставшие солдаты скоро перестали обращать на них внимание; гораздо сильнее волновал вопрос о еде и привале. Хотя нет, скорее, о привале. Даже семижильный старший сержант Цепеленко начал, засыпая, на ходу спотыкаться, чего уж об остальных говорить.