Млечный Путь, 2012 № 03 (3)
Шрифт:
Ночью все повторилось, только на этот раз Элиза не вылезла, придерживая двумя пальцами подол, из дубовой рамы, а соткалась из холодного тумана прямо рядом с правнучкиной постелью. Скрежет ключа в замке, плюшевые от мха кирпичи, золотой водопад… «Я самая богатая девочка на свете!» — вскрикнула во сне Марта и открыла глаза. Солнце заглядывало ей в лицо, сверкало ярко, как прабабкины сокровища, рассыпалось монетками по темным половицам. Удивительное ощущение — причастности к тайне, обещание чего-то радостного и важного — не покидало ее много дней. По правде говоря, оно не покидало ее больше никогда. «Вот найду тот ключик, — уверяла она брата, единственного — так уж получилось — товарища по
Марта не просто верила в чудо — она не сомневалась в нем. И ключ появился. Не сразу, а лет через пять. Одним пасмурным утром она обнаружила его под подушкой. Почти такой же, как во сне, — чуть более крупный, чуть более увесистый, холодный и неравномерный на ощупь, как чешуя диковинной рыбы, и золотой-золотой. В его зубчатой бородке блуждали крошечные закатные искры.
Теперь дело оставалось за малым — отыскать нужную дверь. Ту, что открылась бы заветным ключиком. Дождаться, когда она вынырнет из небытия. Внезапно и необъяснимо, как и положено любому чуду, — в подарок. Марта фон Лурен искала: сначала уверенно, как свою, знакомую, но куда-то временно запропастившуюся вещь, потом — с неловкой надеждой, затем — с тоской. Последние годы она многое переосмыслила и решила, что, возможно, золотая река ее сна обещала не материальные, а духовные или даже нравственные богатства. Например, трудолюбие или честность. Такой вот символ добротно прожитой жизни. Тоска прошла, и Марта снова почувствовала себя счастливой.
«Помнишь — твой сон, прабабкин портрет, ключик под подушкой? Ты его долго потом хранила… Наверное, спрашивала себя не раз, откуда он взялся? Чудес-то не бывает. Так вот, не хочу, чтобы ты грешила на родителей или на домовых (которых тоже не бывает, разумеется), а повинюсь. Это я его тебе подбросил. Уж очень ты красиво мечтала — так, что захотелось немножко подыграть. Да, скверно пошутил. Давно хотел рассказать, но как-то все не приходилось к слову.
Ключ от подвала, ну, того, где валяется всякий хлам столетней давности. Теперь, когда я во всем признался, ты можешь, наконец, навести там порядок. Если не боишься крыс и пауков. Хе-хе, сестра».
По губам фрау фон Лурен скользнула рассеянная улыбка. В этом он весь, Фредерик. Она не сердилась на брата за шутку. Легкая, ей самой непонятная досада, вспыхнув на миг, тотчас угасла. Сидящий за столом фантом Фредерика пугливо съежился и, побледнев, растворился в воздухе, а Марта выдвинула ящик секретера и взяла в руки шкатулку. Ключик сверкал сквозь щели, рвался наружу, точно запертый в темноте луч света. Казалось, внутри таится по меньшей мере драгоценный камень, а не старая — в безобразных пятнах ржавчины — завернутая в кусок фольги железяка. Фрау фон Лурен аккуратно, медленно — точно совершала некий ритуал — очистила ключ от обрывков фальшивого золота. По скрипучей лестнице, ощупывая напряженными пальцами ветхие перила и стараясь не потерять тапочки, Марта спустилась в подвал.
Давно сюда никто не заглядывал. Паутина. Гнилой запах стоячей воды. Пыль гирляндами свешивается с потолка. Ступеньки гнутые, неприятно мягкий пол, и не разберешь в полумраке, что там, под ногами: плесень, лишайники, клочья давно истлевшего половика или просто вековая грязь. Сколько раз Марта представляла себе эту дверь — тяжелую, склизкую и сырую. Сколько раз видела во сне. Ручка отвалилась. Трещины, как глубокие морщины, избороздили темное дерево. Но ключ повернулся в замке легко, точно заговоренный — ее ожиданием, страхами, ее наивной
Фрау фон Лурен погрузилась в уютные воспоминания — глубокие, дозачаточные. Вещи говорили с ней тихо, смутными голосами, убаюкивали. Заслушавшись, Марта споткнулась и с налета ухватилась рукой за полку. Та качнулась, стоящий на ней глиняный кувшин повалился на бок, и — словно кто-то распахнул окно в ясный день — к ногам фрау фон Лурен хлынул золотой водопад. Марта оцепенела, прижав руки к груди, захлестнутая властным чувством дежавю. Она не удивилась, нет. Ведь этой минуты она ждала всю жизнь. Дождалась… Старинные монеты катились по полу, забиваясь под кресла и стулья, собираясь в солнечные лужицы, и все текли, глухо шелестя, из опрокинутого кувшина. «Вот если бы раньше, — думала Марта. — Что же ты так долго молчал, Фредерик? Ты один знал, откуда ключ, — и молчал!»
Как бы все сложилось, доберись она до нужного замка шестьдесят лет назад? Бог с ними, с дворцами и самолетами. Она могла бы уехать в город и поступить в университет. Марта всегда хотела стать учительницей. Наверное, вышла бы замуж, родила сына или дочь, а может, и двоих, а еще лучше троих детей. Любовь не товар, но все-таки богатая и образованная невеста — это совсем не то, что нищая и полуграмотная. А что теперь? Прожитые годы обратно не выкупишь. Завещать деньги — и то некому. Она и брат — последние зеленые веточки на мертвом стволе, и то скоро засохнут. Разве что гроб дорогой заказать да ангела мраморного на могилу?
Марта печально усмехнулась. Глупое тщеславие. Земное сокровище надо тратить на живых, а не на мертвых. Сколько хороших людей вокруг, и у каждого своя мечта. Каждый достоин подарка. Вот хоть мальчик этот, почтальон. Как его? Пауль? Петер? Влюбленный, точно влюбленный. По глазам видно.
«Надо бы ему помочь, поддержать. Пусть женится, хозяйство заведет, дом построит. Молодым деньги нужны, а мне и деревянного креста на могиле хватит», — подумала фрау фон Лурен, и мысли ее опять обратились к вечному.
Наталья СОРОКОУМОВА
ЗАВИСИМОСТЬ
Он стоял над её гробом — поникший, бледный, совершенно без сил. Даже скромные цветы в его руках обвисли, пропитанные дождем. Теплые капли сыпались с низкого неба, стучали о полированную крышку закрытого гроба, разбивались и мелкими брызгами осыпали венки и букеты. Родственники и друзья Евы смотрели на гроб и на Грея, убитого горем, и пора было опустить гроб в могилу и разойтись, но никто не смел произнести ни слова, и даже священник молчал, ожидая, когда Грей очнется и знаком даст разрешение окончить затянувшуюся церемонию.
Но Грей не двигался. Он невидящим взором уставился на крышку коричневого ящика, и вода стекала с кучерявых волос на лоб и щеки. Где-то очень далеко прогремел гром, и дождь стал слабеть, однако по-прежнему все стояли и ждали. Присутствующие недоуменно переглядывались, мол, горе горем, но пора и честь знать. Священник нетерпеливо кашлянул.
Сестра Евы — красавица Анна, высокая, стройная блондинка с ангельским личиком и залегшей тенью под заплаканными глазами, тихо подошла сзади к Грею и положила тонкую руку ему на плечо. Он вздрогнул от этого прикосновения.