Млечный путь
Шрифт:
Значит, и муж Бутыльской не терялся во время войны. И нечего его осуждать за это. Он действовал в соответствии с классической воинской традицией, следовать которой начали еще во времена палеолита: имущество побежденного «по праву войны» принадлежит победителю. И никакое это не мародерство. Кольцо с рубином такой же трофей, как вражеские знамена и ордена, как произведения искусства, как костяные гребешки, губные гармошки, штампованные часы, автомобили, танки, гаубицы и подводные лодки. Сколько же еще в распоряжении Бутыльской находилось этих трофеев? Я вспомнил аспидно-зеленое бальное платье на новогоднем балу в бывшем особняке графа Игнатьева, водопады драгоценностей и заколку с брильянтовым бантом. Трофей.
— Не слишком ли быстро ты решил стать поверенным в моих семейных делах? — воскликнула она и с такой силой откинула одеяло, что оно перелетело мне на голову.
— Симона, любовь моя, уймись, — сказал я, вложив в голос как можно больше приторной сладости, — я лишь хотел помочь тебе. Продашь кольцо и сохранишь себе жизнь, — чтобы усилить впечатление искренности, я сделал попытку ласково обнять ее.
— Ты мне угрожаешь?! — отстранилась она.
— И не думаю. Я совсем о другом. За кольцо получишь огромные деньги и отремонтируешь свое бунгало. Надо делать это поскорей, не то вся эта средневековая красота обрушится тебе на голову.
— Одного не могу понять, тебе-то какое дело? Из каких, так сказать, соображений?..
— Из соображений сугубо филантропических. Люблю, знаешь, помогать замужним женщинам.
— Никакого кольца у меня нет. Оно давным-давно потерялось или было продано, черт его знает, я не помню…
Похоже, не врет. Коли так, надо было под каким-то предлогом быстренько отсюда смываться. Я по-прежнему испытывал страшный голод. Кроме того, в спальне было холодно, как в морозильной камере. Если я пробуду здесь еще час, то околею либо от простуды, либо от голода. Не до потенции тут.
Она провела рукой по моей груди и уперлась в цепочку с ключом.
— Что это? Почему не крестик? Ты что, неверующий? — ужаснулась она.
— Верующий, верующий. А это ключ от небесных врат. Кстати, когда вернется твой муж? — деликатно поинтересовался я.
— Вообще-то, — она зевнула и бросила взгляд на стенные часы, — вообще-то он обещал быть еще вчера. Ага, — сказала она, поднося палец к губам и прислушиваясь, — а вот и он. Советую тебе побыстрей сматывать удочки. Он всегда держит при себе тесак из золингеновской стали. Он тут прирезал двоих или троих. Он страшный человек, жестокий, волосатый, сильный, на зверя похож, — она захохотала дьявольским смехом, — у него когти на ногах, как у медведя, он может разодрать тебя на части…
В разные конфузные ситуации попадал я на протяжении своей жизни, полной амурных историй не всегда с благополучной развязкой. Все было. Были и драки, и страстные выяснения отношений, и слезы, и молитвенные стояния на коленях с воздеванием рук к небесам, и проклятия, и угрозы, и даже барьерный бег, то бишь преодоление частоколов и двухметровых каменных заборов с битым стеклом и колючей проволокой. Но все это происходило у меня на родине. Где, кажется, сам воздух пропитан знакомым духом и стены, как говорится, помогают. А тут враждебная страна, Венеция. Кстати, в последнюю войну русские и итальянцы постреливали друг в друга. Кроме того, я даже не знаю, в какую сторону бежать.
— Слышишь? — зловещим шепотом спросила Симона.
Как не слышать! Звуки шагов разносились по всему зданию. Казалось, вышагивает статуя Командора, а за ней рота кирасиров. Даже колонны завибрировали. Грохот нарастал. Так по-хозяйски мог шагать лишь тот, кто имел на это право. Я подскочил как ошпаренный и бросился искать свою одежду.
— Куда все подевалось? — взревел я, натягивая на себя первые попавшиеся трусы.
— А разве ты пришел не так? — хохотала Симона.
Вот они, развлечения пресыщенных
Спасая свою жизнь, я покинул театр военных действий без боя, оставив победителю в качестве трофея все свои шмотки. Вещей, конечно, не вернуть, но было и чему радоваться: хвала Создателю, я хоть документы оставил в номере. А то оказался бы в чужой стране не только в чем мать родила, но и без паспорта.
Надо признать, Симона грамотно меня обыграла. Сначала ящик с кирпичами, потом попользовалась моей… как бы это сказать помягче… моей мужской слабостью, а теперь еще и трусы. Шутить столь жестоко даже я не умею. Я был до такой степени обескуражен своим поражением, что забыл вознаградить победительницу затрещинами.
Кстати, должен с прискорбием отметить, что рубенсовские прелести Симоны никак не соответствовали ее технической оснащенности. Попросту сказать, в постели она была холодна как лед. Во время этого самого дела она курила сигарету за сигаретой и поминутно осведомлялась, сколько времени, по моему мнению, осталось до конца.
Глава 46
Еще не родился Колумб. И Коперник еще не сказал, что Земля и планеты вращаются вокруг Солнца. На Руси еще не было слышно о хане Батые. На месте Берлина стояли шалаши гуннов Аттилы, не было «Божественной комедии» Данте, не было в Риме собора святого Петра, а лондонские ремесленники еще не начинали борьбу за Великую хартию, когда в Венеции было официально разрешено убийство человека человеком, если речь шла о сохранении семейной чести. Недели не прошло, как прикончили первого прелюбодея. Осатаневший рогоносец перерезал горло любовнику своей юной жены метровым тесаком. Симона не так уж молода и не так уж красива, но, судя по всему, ее муж считает иначе, и для него она полна очарования юности. Судя по тому, как он шагал, рогоносец был настроен весьма решительно. По ее словам, удачный опыт расправы у него был. Почему бы ему не прирезать очередного разрушителя семейного счастья? Я правильно сделал, что вовремя дал деру.
О, боже! Как грохотали крыши под моими босыми ногами! Так они, наверно, не грохотали даже под ногами Казановы, когда тот улепетывал от тюремщиков. Мог ли я подумать еще час назад, что мне придется, сверкая пятками, удирать от вооруженного до зубов рогоносца! Но как же крепко, однако, спят венецианцы. Ни одно окно, ни одна ставня не распахнулась, ни одно заспанное лицо не высунулось, чтобы поинтересоваться, кто это поднял такой тарарам на весь город! Видно, в них сидит генетическая глухота с бесчеловечных времен Венецианской республики, когда ночной шум и предсмертные вопли были обычным делом.
То, что я установил рекорд Гиннесса по скоростному перемещению по венецианским крышам, не подлежит сомнению. Я и не подозревал, что так быстро навострюсь прыгать с кровли на кровлю. Галопировать с такой скоростью по крышам, да еще в женских трусах, это, знаете ли, не каждый сможет! Преследователь или преследователи — интересно, сколько их было? — от меня отстали. То ли были утомлены погоней, то ли устрашились высоты. Я, наверно, доскакал бы так и до родной Мушероновки, если бы в одном месте не проломил пяткой прохудившуюся от времени черепичную плитку. Не успев толком испугаться, я провалился в чердачное помещение, угодив, на счастье, в громадную кучу тряпья. С осторожностью пошарив в темноте, я нащупал руками какой-то ящик, взобрался на него и таким образом вновь выбрался на крышу. «Здесь, в Венеции, скучно», — жаловалась эта сука Симона. Вот уж не сказал бы!