MMMCDXLVIII год(Рукопись Мартына Задека)
Шрифт:
— Это последний день моей свободы, и потому я хочу провести его так весело, чтоб память об нем никогда не изгладилась! Там ожидаю я всех гостей моих, ровно в 12-ть часов ночи!
После сих слов Ариадна скрылась, оставив всех в изумлении.
— Княгиня ожидает вас! — сказала поверенная её переодетому Олегу; взяла его за руку, покрытую перчаткой, и повела. Двери в галерею отворились; с противной стороны также вышли.
— Вот! — произнесла она и сложила руки двух соперников.
Восторг пробежал по чувствам их; каждый мечтал сжимать в руке своей руку Ариадны. Обманутое воображение вливало в сердца их тот же трепет, который испытывает взаимность двух полов; их свели с крыльца и посадили в карету.
Чувства, не смевшие выражаться иначе, как только пожатием руки, перелились в пальцы. Говорить было запрещено и невозможно; в той же карете сидела любимица Ариадны, неугомонная Графиня Орни, которая заглушала рассказами своими стук колес. По гладкой дороге, карета скоро докатилась до замка.
У подъезда, приезжих встретили с факелами и ввели по большой лестнице, через ряды покоев в огромную залу, которая была уже полна гостей. Все стояли в молчании и с удивлением смотрели на совершающийся обряд венчания. По обычаю, невеста была под покрывалом, а жених в рыцарском одеяния и в шлеме с опущенным забралом. Обряд уже кончился, и, тогда как Олег и Самбор, следуя за Графиней Орни, приблизились к налою, священник благословил жениха и невесту, и произнес громким голосом:
— Да нерасторгнется союз ваш вовек! Княжите со славой над добрым народом!
В это время Рыцарь снял шлем, а невеста сдёрнула с себя покрывало. Граф Войда и Княгиня Ариадна обняли друг друга.
— Обман! Обман! — раздались вдруг два звонких мужских голоса. Все обратили внимание на двух вошедших с Графинею Орни женщин, которые отскочили друг от друга и бросились вон из залы.
Мери остановилась читать, ибо старуха захрапела.
— Подожди меня здесь! — сказала она тихо маленькой Лене. — Если проснётся бабушка и спросит меня, то скажи ей, что я пошла к Врасанне за смоквами, слышишь?
— Слышу — отвечала Лена, и с горестию смотрела на скорое удаление Мери.
Пробежав сад и взобравшись на полускат горы, Мери торопилась по узенькой тропинке, идущей густым кустарником до самой вершины скалы, где была вестовая или обзорная башня. Приблизившись к оной, Мери устремила внимательный взор на два окна, находившиеся в верху строения и заделанные железными решетками.
Грудь Мери волновалась, сложив руки, она смотрела, как существо, лишенное всех земных надежд, смотрит на небо.
Долго стояла она в этом положении; солнце ярко горело на западном скате голубого свода.
Лучи его налегли уже на море, и казались огненной струей, которая текла от оконечности вод, до взора, созерцающего величественную картину.
Вечерний свет ударил в стекла небольших окон в вышине башни; Мери внимательнее устремила взор свой. Что-то показалось ей в окне, она взбросила руки; долго стояла в этом положении, как будто ожидая нового явления; и вдруг, как одушевленная счастливого мыслию, бросилась бегом по тропинке, ведущей на западную сторону острова.
На скате горы, не вдалеке от обзорной башни, на небольшой площадке, в толпе акаций, стоял отдельный домик главного сторожа острова. К нему пришла Мери.
В дверях, на пороге сидел бодрый старик; живость в глазах его еще не потухла; лицо было молодо, и много еще черных волос ощенили седины его. Задумчиво смотрел он на море.
— Здравствуй, добрый Исаф! — сказала, приближаясь нему, Мери.
— Всякий, кто смотрит уж в землю, добр, моя милая! Пора и мне быть добрым! Такой ветер занес тебя ко мне? Ты что-то не своя?
— Я испугалась, Исаф! Шла к Врасанне на западный берег; проходя горою мимо обзорной башни, я взглянула нечаянно в решетчатые окна; что-то вдруг мне показалось страшное, я так и обомлела, и бегом сюда! Скажи пожалуйста, Исаф, — продолжала Мери, садясь подле сторожа, — верно там есть какой-нибудь новый пленник?
— Может быть, пленник или чорт, не знаю! — сказал с сердцем Исаф.
— Не знаешь? Да кому же лучше знать, как не тебе? У тебя на руках ключи.
— Да, были у меня… а теперь пришло время, что нет ни к кому веры, всякий хочет сам стеречь свои ворота!
— Что это значит, добрый Исаф?
— Добр и ненадёжен — верно все равно.
— На кого ж и положиться, как не на тебя! — произнесла Мери голосом участия.
— Привык я и сам так думать, да Север иначе выдумал!.. Поймал какую-то жар-птицу, сам за ней и ходит!.. Боится, чтоб кто не упустил ее из клетки, верно надеется получить за выкуп небесное царство!.. Береги! Чорт тебя возьми, проглоти тебя средиземная пучина, если я не уберег! У меня сквозь пальцы и пыль не пролетала, посмотрим у тебя!
— Какая обида. Откуда ж привезен этот пленник?
— Карачун их знает! Эвр и Нот также верно в части. Север остался сторожить, а те тотчас же отправились куда-то на полете.
— Странно! — произнесла задумчиво Мери.
— И очень странно! Своему глазу веры нет!
— Север сам и пищу носит пленнику?
— Стало быть, сам, когда сам с ключами носится.
— Но ты верно видел пленника?
— Видел? Да откуда я его увижу? Кто мне его показывал? Да и показывать боятся, чтоб взглядом не замарать золотых его перьев!
— Что-ж делать, Исаф! — произнесла Мери.
— Что делать? А вот что: я не останусь коз да свиней сторожить, как Ровня!.. Завтра выходит из пристани Нимфа Альзама в поход!
— Прощай, Исаф!
— Прощай. А что слуху о нашем Эоле?
— Ты не видал его?
— Где ж я его увижу.
Мери опомнилась от задумчивости.
— Прощай, Исаф! — повторила она, и скрылась из глаз старика.
— Добрая девушка, ласковая! Откуда-то вывез ее Эол? Что-то с ней будет делать? Жаль, если ей будет такая же участь, как и матери бедной Лены! — сказал старый сторож, и вошел в дом.