Мне бы хотелось, чтоб меня кто-нибудь где-нибудь ждал
Шрифт:
Одна из немногих вещей, которые я усвоил в школе, это теория великого философа античности, который говорил: «Главное — не место, где находишься, а состояние духа, в котором пребываешь».
Помнится, он написал это одному своему другу, который захандрил и хотел уехать путешествовать. Так вот, философ ему написал — в общих чертах — что, мол, не стоит, ты ведь потащишь с собой все свои заморочки. В тот день, когда учитель все это нам рассказал, моя жизнь изменилась.
Это было одной из причин, почему я выбрал профессию, в которой надо работать руками.
Предпочитаю,
В армии встречаешь кучу придурков. Я живу бок о бок с такими типами, каких в своей прежней жизни даже представить себе не мог. Я сплю с ними в одной казарме, умываюсь в одной ванной, ем за одним столом, иногда даже дурачусь вместе с ними, играю в карты — но все в них меня бесит. И дело тут не в моем снобизме, просто в этих парнях нет абсолютно ничего интересного. Я не о чувствах, говорить об эмоциях было бы просто оскорбительно, я имею в виду чисто человеческую ценность.
Я понимаю, что говорю коряво, но если попытаться выразить мою мысль одной фразой, то получится, что, если любого из этих парней поставить на весы, то стрелка, конечно, отклонится, но на самом деле они не весят ровным счетом ничего…
В них нет ничего, что можно было бы счесть реальным и весомым. Они — как призраки, прикоснись к ним, и рука пройдет насквозь, наткнувшись лишь на бурлящую пустоту. Хотя они, конечно, заявят тебе, что попробуй только их тронь — мало не покажется.
Пшик, пшик.
Вначале у меня была бессонница из-за всех их немыслимых жестов и слов, но теперь я привык. Говорят, армия меняет человека, так вот меня она сделала еще большим пессимистом.
Я не готов поверить ни в Бога, ни в еще какую Высшую Силу, потому что невозможно сознательно создать то, что я каждый день наблюдаю в казарме Нанси-Бельфон.
Забавно, но я заметил, что мне особенно нравится размышлять, когда я еду поездом или электричкой… Хоть что-то хорошее в армейской жизни…
Прибывая на Восточный вокзал, я всегда втайне надеюсь, что меня кто-нибудь будет встречать. Глупо ужасно. Знаю ведь прекрасно, что мама в такое время еще на работе, а Марк — не из тех, кто попрется на вокзал, чтобы нести мой рюкзак, — и все равно жду, как полный кретин.
Ну вот, я снова в пролете. Прежде чем спуститься по эскалатору в метро, я в последний раз окидываю взглядом платформы, так просто, на всякий случай… На эскалаторе рюкзак, как всегда, кажется мне вдвое тяжелее.
Как бы мне хотелось, чтоб кто-нибудь где-нибудь ждал меня… В конце концов, это не так уж и сложно.
Ладно, пора бы уж мне добраться домой да всласть пособачиться с Марком, а то от всех этих мыслей у меня голова вот-вот лопнет. Выкурю-ка я пока сигарету на перроне. Это запрещено, я знаю, но пусть только попробуют что-нибудь сказать, я суну им в нос военный билет.
Я охраняю Мир, га-аспада! Я встал сегодня в четыре утра ради Франции, мадам.
На вокзале в Корбее тоже никого… Это уже полное свинство. Может, они забыли, что я приезжаю сегодня вечером?…
Пойду пешком. Общественный
По дороге встречаю парней, с которыми учился в школе. Они не лезут с рукопожатиями, оно и понятно — солдат все опасаются.
Я захожу в кафе на углу моей улицы. Если бы в свое время я не проводил здесь столько времени, у меня было бы меньше шансов оказаться через полгода клиентом Национального бюро по трудоустройству. В свое время меня гораздо чаще можно было увидеть за этим вот игровым автоматом, нежели на школьной скамье… Я дожидался пяти часов, когда обычно сюда подтягивались все те, кто целый день слушал трепотню преподавателей, и продавал им мои бесплатные призовые партии. Им это было выгодно: за полцены они приобретали не просто партию, но и шанс вписать свое имя в список чемпионов.
Все были довольны, а на вырученные деньги я покупал свои первые сигареты. Клянусь, в такие моменты я сам себе казался королем. Королем придурков.
Хозяин кафе говорит мне:
— Ну как?… — Все еще в армии?
— Угу…
— Вот и хорошо! — Угу…
— Заходи ко мне как-нибудь вечерком после закрытия, поболтаем… Я-то служил в легионе, то было другое время… Нас вот так запросто в увольнение не отпускали… Нет, это я тебе говорю…
И он отправился за стойку вспоминать войну, старый алкоголик.
Легион…
Я устал. У меня ноет спина от этого чертова рюкзака, лямки которого больно врезаются в плечи, а бульвар все никак не кончается. Когда я наконец добираюсь до дома, калитка заперта. Нет, ну это уже полный абзац. Я готов заорать от злости.
Я на ногах с четырех утра, я тащился в вонючих вагонах через полстраны, может, с меня на сегодня хватит?
Хоть собаки меня ждали. Бозо визжит и чуть не воет от радости, Микмак скачет как заведенный, подпрыгивая на три метра в высоту… Вот это я понимаю, радушный прием!
Я перебрасываю рюкзак через забор и перепрыгиваю сам, как в детстве. Собаки бросаются ко мне, и я — впервые за много недель — чувствую себя лучше. Итак, значит, есть на этой маленькой планете хоть кто-то, кто любит меня и ждет. Ко мне, мои сладкие! Да, ты самый красивый, моя умница…
Свет в доме не горит.
Ставлю рюкзак у своих ног на коврик и начинаю искать ключи, которые лежат где-то на самом дне под тоннами грязных носков.
Собаки бегут впереди меня по коридору, я хочу зажечь свет, но электричества нет.
Ч-ч-черт, черт, черт, черт…
И тут я слышу голос моего придурка-братца Марка: ~ Мог бы не ругаться при гостях… В доме по-прежнему темно. Я спрашиваю:
— Что за хрень такая?…
— Нет, ну ты неисправим, рядовой второго класса Брикар. Говорят тебе, кончай ругаться! Ты не в казарме, вокруг тебя не деревенщина, так что следи за своим языком — иначе я не зажгу свет.
Свет зажигается.
Только этого мне не хватало. Все мои дружки и родственники выстроились в гостиной с бокалами в руках и поют хором «С днем рождения, тебя!», а над ними сверкают разноцветные гирлянды.