Мне бы хотелось, чтоб меня кто-нибудь где-нибудь ждал
Шрифт:
Мама говорит:
— Мальчик мой, да поставь же наконец этот рюкзак.
И протягивает мне бокал вина.
Со мной впервые такое проделывают. Думаю, я выгляжу сейчас законченным идиотом.
Я пожимаю всем руки, целую бабушку и тетушек.
Добравшись до Марка, хочу дать ему тумака, но он не один, а с девушкой. Обнимает ее за талию. А я с первого же взгляда понимаю, что влюблен.
Хлопаю Марка по плечу, киваю на девушку и спрашиваю:
— Это мой подарок?
— Размечтался, придурок!
Я снова перевожу взгляд на нее. В животе у меня происходит что-то странное. Она красавица, и мне плохо.
— Ты ее не узнаешь? — Нет.
— Да это же Мари, подружка Ребекки…
— ???
Она говорит мне:
— Мы были вместе в летнем лагере. В Гленане, помнишь?
— Нет, мне очень жаль. — Покачав головой, я оставляю их. Мне надо выпить. Срочно.
Помню ли я?! Занятия парусным спортом мне до сих пор снятся в кошмарах! Мой братец — лидер, любимец всех воспитательниц, загорелый, мускулистый, ловкий. Он ночью прочел брошюру о том, как ходить под парусом, и с первого раза все понял, Мой брат принимал картинные позы и улюлюкал, пролетая над волнами. Мой брат никогда не падал в воду.
Девчонки с их томными взорами и маленькими грудками, у которых все мысли были только об одном о предстоявшей прощальной вечеринке.
В автобусе каждая из них написала фломастером свой адрес на его руке — а он притворялся, что спит. Некоторые даже плакали на глазах у родителей, глядя, как Марк идет к нашей машине.
А я… У меня была морская болезнь.
Я прекрасно помню Мари. Однажды вечером она рассказывала подружкам, что застукала пару влюбленных голубков, когда те обжимались на пляже, и слышала, как хлопают трусики девушки.
— Как это «хлопают»? — спросил я, желая ее смутить.
А она посмотрела мне прямо в глаза, ухватила трусики за резинку прямо через платье, оттянула и отпустила.
Хлоп.
— А вот так, — ответила мне Мари, не отводя взгляда.
Мне было одиннадцать.
Мари.
Помню ли я… Хлоп…
Вечеринка шла своим чередом, мне все меньше хотелось говорить об армии. Чем реже я смотрел на Мари, тем больше мечтал к ней прикоснуться.
Я слишком много пил. Мама метнула в меня неодобрительный взгляд.
Я отправился в сад с несколькими одноклассниками. Поговорили о кассетах, которые собирались взять в прокате, о машинах, которые никогда не сможем купить. Майкл вот установил в своей «106-й» шикарное стерео.
Отдал почти десять тысяч — чтобы слушать «техно»…
Я уселся на железную скамейку. Мама каждый год заставляет меня ее перекрашивать. Говорит, она напоминает ей сад Тюильри.
Я курил, глядя на звезды. Я плохо знаю, как они называются, но при любой возможности ищу на небе те, что мне известны. Вообще-то, я знаю всего четыре.
Это еще одна вещь, которую я упустил на каникулах в Гленане.
Я заметил Мари издалека. Она мне улыбнулась. Я разглядывал ее зубки и форму сережек.
Садясь рядом, она спросила:
— Не возражаешь?
Я промолчал, потому что у меня снова заныл живот.
— Ты правда меня не помнишь?
— Неправда.
— Значит, помнишь?
— Да.
— Что именно?
— Помню, что тебе исполнилось тогда десять лет, что твой рост был 1 метр 29 сантиметров, что ты весила 26 кило, что годом раньше у тебя была свинка — тебя осматривал врач. Я помню, что ты жила в Шуази-ле-Руа и поездка к тебе на поезде обошлась бы мне в 42 франка. Я помню, что твою мать звали Катрин, а отца — Жак. Я помню, что у тебя была морская черепашка по имени Канди, а у твоей лучшей подруги -морская свинка Энтони. Я помню, что у тебя был зеленый, с белыми звездами, купальник и сшитый мамой халатик с твоими инициалами. Я помню, как ты плакала однажды утром, не получив с почтой письма. Я помню, что в последний вечер ты приклеила блестки на щеки и вы с Ребеккой исполняли номер под музыку «Grease»…
— Черт, да у тебя просто феноменальная память!!!
Она становится еще красивее, когда смеется. Она откидывается назад. Сует ладони подмышки, чтобы согреться.
— Вот, — говорю я и начинаю снимать свой огромный толстый свитер.
— Спасибо… а как же ты? Замерзнешь ведь!
— Обо мне не беспокойся.
Она теперь смотрит на меня совершенно иначе. Любая девушка поняла бы то, что она поняла в этот момент.
— А еще что ты помнишь?
— Помню, как ты сказала мне перед корпусом «Оптимистов», что мой брат — хвастун.
— Да, правда, а ты ответил, что это не так.
— Потому что это не так. Марку многое легко дается, но он этим не бахвалится. Он просто это делает, и все.
— Ты всегда защищал брата.
— Так это же мой брат. Кстати, ты теперь тоже видишь в нем гораздо меньше недостатков, разве нет?
Она встала, спросив, можно ли ей оставить у себя мой свитер.
Я улыбнулся в ответ. Я был счастлив, как никогда, — несмотря на все трудности и мерзости моей жизни в данный конкретный момент.
Подошла мама, а я все улыбался, как полный болван. Она объявила, что будет ночевать у бабушки и что девочки должны спать на втором этаже, а мальчики — на третьем…
— Мам, мы вообще-то уже не дети, все будет в порядке…
— И не забудь проверить, в доме ли собаки, прежде чем закрывать на ночь дверь, и…
— Ну, мама…
— Конечно, я волнуюсь — вы все слишком много пьете, а ты вообще безобразно напился…
— Теперь не говорят «напился», мама, говорят — «расслабился». Так вот, я расслабился…
Она ушла, пожимая плечами.
— Надень хоть что-нибудь, замерзнешь.
Я выкурил три сигареты, дав себе время подумать, и отправился к Марку.
— Эй…
— Что?
— Мари…
— Что?
— Оставь ее мне.
— Нет.
— Я сломаю тебе челюсть.
— Нет.
— Почему?
— Потому что сегодня ты слишком много выпил, а мне необходимо сохранить в полной неприкосновенности мою ангельскую физиономию — я в понедельник работаю.
— Почему?
— Потому что делаю доклад о взаимовлиянии газов в замкнутом пространстве.