Мне не больно
Шрифт:
«3емеля» ждал их. В маленькой, бедно обставленной комнатушке царил холостяцкий беспорядок, потрескавшиеся стены были заклеены вместо обоев старыми газетами, а единственным украшением жилища служила висевшая на гвозде кобура английского маузера. «Земеля» оказался двухметрового роста, необъятным в плечах и виду поистине грозного. Но держался сыскарь скромно и тихо, явно робея перед сослуживцем Прохора, представившего капитана несколько необычным образом, коротко сообщив: «Это он!»
– Михаил, – счел необходимым уточнить Ахилло.
– Евлампий я, – еще более смутился «земеля». – Только, чтоб не смеялись, я тут больше Евгением прозываюсь…
Трудно сказать, кто решился бы смеяться над «земелей» с его пудовыми кулаками. Впрочем, углублять эту тему не стали. Обещанный чай так и не появился – сразу перешли к делу. Из первых же слов Евлампия-Евгения Ахилло понял, зачем лейтенант привел его сюда. Правда, Карабаев ошибся: его земляк не имел прямого отношения к поискам старшего лейтенанта Пустельги. Он вел дело Веры Лапиной…
Исчезновение актрисы наделало в Столице много шума. Сам товарищ Каганович распорядился форсировать розыски. Когда же тело девушки было найдено на Головинском, последовал еще более категорический приказ найти убийц.
Столицу разбили по кварталам. Фотография актрисы была показана всем дворникам, постовым и внештатным агентам. На второй день после похорон Лапиной ее опознал по фотографии дворник дома, где жил Сергей Пустельга…
Дальше было несложно. Лапину вспомнил швейцар – внештатный сотрудник органов, а также один из соседей, гулявший вечером с собакой. Девушку видели в подъезде два раза, причем второй – в день, когда, по предположению следствия, она была убита.
Швейцар не мог точно указать квартиру, куда заходила актриса, но этаж вспомнил сразу. Пустельгой заинтересовались, поскольку старший лейтенант был единственным на лестничной клетке, кто жил один: остальные – сплошь супружеские пары с детьми. К тому же в большой квартире, кроме молодого сотрудника Главного Управления, в эти дни никого не было.
После того как Сергей исчез, группа получила разрешение на обыск. В комнате Пустельги была найдена пудреница и несколько шпилек. На пудренице имелись инициалы, принадлежавшие матери пропавшей девушки. Вскоре вещь была опознана родителями и подругами…
Ахилло слушал молча, стараясь не выдать волнения. Итак, Сергея подозревали в обычном убийстве на почве ревности или по иной, еще более ординарной, причине. Но Михаил знал то, до чего не докопались столичные сыскари. Эту кашу заварил и он сам, и те, кто просил помочь актрисе, которую шантажировал мерзавец Рыскуль. Михаила угораздило обмолвиться об этом Пустельге, а тот со своей провинциальной наивностью попросил помощи у Волкова. Итак, за этим всем стоял краснолицый! Ему зачем-то понадобилось скомпрометировать руководителя группы «Вандея», и проделал он это весьма профессионально.
«Земеля» между тем продолжал рассказ… Сотрудники угро попытались проверить, что делал Пустельга в последние дни перед исчезновением, и установили важную подробность. Старший лейтенант заходил в морг, где хранился труп убитой актрисы, и о чем-то беседовал с патологоанатомом, что лишь укрепило подозрения. Сотрудник Большого Дома мог принудить врача фальсифицировать результаты вскрытия. К сожалению, это было все, что узнало следствие. Как только собрались допросить врача, в дом на Огарева явились «лазоревые» и забрали оба дела – и об исчезновении Пустельги, и об убийстве актрисы. Вскоре Евлампий узнал, что патологоанатом арестован и сгинул где-то в подвалах НКГБ…
Капитан хотел было уже задать так и просившиеся на язык вопросы, но его опередил Карабаев. Похоже, он и сам впервые узнал эти подробности.
– А ты, Евлампий, с чего решил, что товарищ Пустельга виновен? – хмуро глядя на «земелю», поинтересовался он. – А может, эта Лапина сама у него помощи просила? То-то он сам не свой последние дни ходил. Он мужчина правильный, с чего это ему барышню убивать?
Сыскарь виновато развел руками:
– Прохор, ну ты чего? Мы всякие версии отрабатывали, и эту тоже. Да только как Лапина на него выйти могла? Откуда ей знать, что он из «малиновых»? Такие вещи обычно барышням не говорят при знакомстве…
– Его могли попросить через меня, – не выдержал Ахилло. Евлампий совсем растерялся:
– Михаил, ну… Так чего же это? Чего ж молчали?
– Меня не спрашивали…
Ахилло не уточнил, что его допросили всего один раз, сразу же после исчезновения Пустельги, а с тех пор словно забыли. Впрочем, его показаниям могли не поверить – пришлось бы рассказывать о Рыскуле, а заодно и о многом другом. В таких случаях следствие внезапно глохло и слепло.
– Я немного знал Лапину, – продолжал Ахилло, – Пустельга с ней до этого случая ни разу не виделся…
Евлампий, он же Евгений, вновь развел руками. Действительно, Михаилу оставалось лишь самому явиться в НКГБ, которое вело теперь следствие. Интересно, как они отреагируют на причастность к этому делу командира отряда «Подольск»?
– «Мертвяк», в общем, – подытожил сыскарь, употребляя принятое в их среде обозначение безнадежного дела. – А тут еще…
Он заговорил совсем тихо, шепотом, словно боялся собственных слов… За квартирой Пустельги велось наблюдение. На третью ночь сотрудники угро задержали странную девушку, которая долго стояла в подъезде, а затем поднялась и позвонила в квартиру старшего лейтенанта. Девушка казалась явно не в себе: не отвечала на вопросы, почти не разговаривала – словом, определенно была больна. Ее успели отвезти на Огарева, но тут откуда-то появился «лазоревый» полковник и потребовал немедленно отпустить задержанную. Сыскари рискнули возмутиться, полковник исчез, но вскоре появился вновь, уже с бумагой, подписанной начальником столичного угро. Девушку усадили в черную машину, куда сел и полковник, после чего ее никто не видел.
– Вот, – прошептал «земеля», извлекая из-под лежака небольшую серую папку.
– Ребята еле успели… Хорошо еще, «лазоревый» не догадался…
Это оказались фотографии. Выполнены они были неважно, в явной спешке: лицо задержанной казалось перекошенным, глаза закрыты, густые волосы неровными прядями падали на лоб. Казалось, сделано все, чтобы узнать неизвестную было невозможно. Ахилло с минуту смотрел на фото, затем так же молча отдал его Евлампию.
– Ну, стало быть, пошли мы, – резюмировал Карабаев. – Благодарствую, Евлампий.