Мне приснилось лондонское небо. В поисках мистера Дарси
Шрифт:
– Так что, я могу считать себя уволенной?
– Нет-нет, ты можешь продолжать работать на Агентство. Мы тебя не нанимали, соответственно, уволить не можем. Мы тебя просто больше не приглашаем.
«Вот ведь досада, – переживала Арина в тишине „Горизонта“. – Половина сотрудников – студенты, и никого это не волнует. Несколько человек вообще работают по левым документам – и тоже ничего. И я, если бы сидела тихо, не высовываясь, как Премудрый пескарь, могла бы работать да работать. Вот только в чём смысл так работать? Какая в этом перспектива? А если нет перспективы, зачем жить в Лондоне?»
Арина едва дождалась, когда на смену заступит Рамеш. На вечер предстояло много работы, и Рамешу было не до разговоров по душам. Поэтому кратко пересказав суть своего разговора с директором, Арина обратилась с конкретной просьбой:
– Поговори с ним. Заступись за меня. Скажи, что я готова работать двадцать часов в неделю, согласно моей визе, но я не хочу терять работу, особенно сейчас, когда я всему научилась и стала супервайзером «Горизонта». Я согласна работать только в «Горизонте», два-три раза в неделю, даже без ужинов.
– Арина, боюсь, я больше ничего не могу сделать для тебя. Я много раз вступал в споры с Мареком, чтобы обеспечить тебе больше часов, но если он тебя невзлюбил, у тебя просто нет никаких шансов. Если бы ты была на контракте с отелем, он бы не смог так просто от тебя избавиться, за тобой бы стоял профсоюз и различные организации по защите прав наёмных работников, вплоть до суда по вопросам трудоустройства, но пришлые официанты не имеют никаких гарантий. Их приглашают, когда есть необходимость, и вышвыривают, когда необходимости нет.
– За что ему невзлюбить меня? Я с ним едва пересекаюсь. На работу появляюсь вовремя, с обеда не задерживаюсь, обязанности свои выполняю добросовестно.
– А кто переманил всех парней в коллективе?
– Ты что, правда, думаешь, что это ревность? – ошарашенно пробормотала Арина. Мысль, что директор может завидовать её популярности среди молодых парней из гостиницы, никогда не приходила ей в голову. Даже зная о его нетрадиционной ориентации, она продолжала вести себя с ним, как с мужчиной, честно, прямо и без уловок. Она никак не ожидала от человека, носящего галстук, интриг в духе Сусанны. – Ну, чёрт с ним, с Мареком, забери меня в вечернюю смену. Я буду приходить вечером, когда Марек уходит домой.
– Ты же знаешь, в вечернюю смену работают парни.
– Я всегда работаю в вечернюю смену. И я работаю лучше твоих парней, ты же сам говорил!
– Арина, я не директор. Я не принимаю решений. Сотрудники приходят и уходят. Я не могу идти на конфликт с начальством ради каждого официанта, которого занесло в гостиницу попутным ветром, – устало ответил индиец. – Потеря работы – это не катастрофа. Ты смышлёная девочка, ты всегда сможешь найти другую работу, даже при студенческой визе.
– Но, Рамеш, ведь это же нелепо…
– Я. Ничем. Не могу. Помочь, – сурово закончил разговор Рамеш и пошёл по направлению к двери.
– Конечно, можешь. Ты просто струсил. Ты не хочешь ссориться с Мареком ради меня, – с обидой бросила ему вслед Арина.
Рамеш резко развернулся, как будто его ударили.
– У меня рабочая виза, которую мне оформил Марек, – вскипел он в мгновение ока. – Я могу работать только в этом отеле. Нравится мне или не нравится его стиль руководства, мне ещё три года здесь горбатиться, прежде чем я обрету независимость. И чем меньше я буду наживать проблем на свою голову, тем лучше. Марек – мстительная польская сука. Если он захочет избавиться от тебя, ты пойдёшь в другую гостиницу. Если он захочет избавиться от меня, я поеду домой в Индию. А я не для того мурыжился в этой стране шесть лет, терпя голод, холод и унижение, чтобы теперь ехать домой. У меня жена на содержании и два комплекта престарелых родителей. Я прошёл огонь и воду за эти годы, я закончил английский колледж, я выбился в заместители директора и теперь я не буду рисковать всем, чего достиг, ради смазливой девчонки, – он одним прыжком выскочил из кухни и хлопнул дверью так, что с верхних полок посыпались пластиковые стаканы и карандаши.
Слетевшая от порыва ветра кипа белых листов закружила по кухне и медленно улеглась вокруг Арины. Опустившись на пол посреди белых кусков бумаги, Арина расплакалась от обиды и безвыходности.
* * *В тот вечер они засиделись на кухне допоздна. Алена ушла спать в одиннадцать, неопределённо пожав плечами. Одной работой больше, одной меньше. Другую найдёшь. С какой стороны ни посмотри, лучше иметь студенческую визу, чем вообще никакой. Но Арина уже приняла решение.
– Я всё-таки не понимаю, зачем ты уезжаешь сейчас, когда у тебя почти полгода до окончания визы, – не унимался Пашка. – Зачем гнать лошадей? Разве тебя кто выгоняет? Поляк твой, конечно, гнида, но он явно на тебя зуб имеет. За что – только ты сказать можешь. Можешь порадоваться, что больше не увидишь его физиономию. Ну, подумаешь, потеряла работу в гостинице, это же ещё не конец света. Ты в турбюро потеряла работу тоже, но это же тебя не остановило.
– Тогда на мне висел долг в тысячу фунтов. А сейчас не висит. Я обещала себе год. Ты сам говорил, что если люди не находят себя в этой стране за год, они должны вернуться домой. Я посмотрела всё, что хотела увидеть, и сделала свои выводы. Мне нравится Лондон, я обожаю Лондон, я бы хотела здесь жить, но я не хочу больше ТАК жить. В крохотной комнатушке, в доме, полном людей, занимаясь уборками, улыбаясь за чаевые, постоянно унижаясь.
– Доживи хотя бы до окончания визы! Что от тебя убудет? Найдёшь новую работу, отложишь ещё тысячу-другую. Что тебе, лишние деньги в России будут?
– Не хочу. Я уже трижды откладывала отъезд. Сначала собиралась уезжать в начале августа, потом в сентябре, потом в декабре. Это затягивает. Если я останусь ещё на полгода, я найду другую работу, другое жильё, другого мужчину, может быть, и уже не смогу уехать. А та жизнь, которую мы ведём здесь, не стоит того, чтобы за неё цепляться.
– Но подожди – может быть, за эти полгода твоя жизнь кардинально изменится в лучшую сторону! Нужно просто потерпеть!
– Твоя изменилась? Паша, честное слово, ты здесь уже семь лет – что кардинально изменилось? Сменил десяток работ, десяток квартир, заработал и потратил деньги. Все думают, что они здесь временно, а застревают навечно. Я боюсь этого. Я люблю Лондон, люблю английские парки, улицы, дышащие историей, их маленькие домики с крошечными садиками и розовые кусты в каждом дворе. Но только любовь эта – неразделённая. Я не хочу здесь жить человеком третьего сорта, у меня образование, амбиции. Я готова учить язык, я готова получать образование, я готова тяжело работать, чтобы преуспеть, чтобы стать такой, как англичане, чтобы ездить в Европу в отпуск, чтобы купить свою квартиру, машину. Но моего трудолюбия и терпения недостаточно. Ты знаешь, люди, которые здесь застряли глубже и хуже всех – как раз те, которые очень тяжело и упорно трудились. Потому что чем больше они вложили сил и времени, тем жальче бросать. А если говорить глобально, то для того чтобы преуспеть, недостаточно копать долго и усердно, самое главное – копать в нужную сторону. У меня студенческая виза. По закону я должна учиться и работать не более двадцати часов в неделю. Найти высококвалифицированную работу на полставки – невозможно, значит, если я не хочу нарушать закон, я обречена выполнять временную и неквалифицированную работу. Или сменить визу. Сменить визу я не могу. Я не подхожу ни под одну рабочую программу. У меня нет никого, кто бы сделал мне рабочую визу. А для того чтобы учиться всерьёз, у меня нет денег на собственное содержание. Это замкнутый круг.