Мне спустит шлюпку капитан
Шрифт:
Какие смешные и наивные девчонки в классе! Они тайком читают стихи о любви и перебрасываются с мальчишками всякими записками. И что? Им такое нравится?! Но ничто вообще не будит так сильно воображение, как когда кого-то ранят в кино, или убивают. Тогда щекотится всё внутри!
Она готова была часами читать о правилах вскрытия птиц и животных, о «послабляющих разрезах». Она получала физическое удовольствие от этих книг, и расслаблялась, и чувствовала, как кровь стучит в висках одновременно. С тех пор, как она стала представлять себе такие картины, Аделаида перестала обращать внимание на мелкие житейские неприятности. Даже вопли мамы теперь казались ей тише и горячую воду для ног она стала подливать менее охотно. Теперь у неё было о чём мечтать! Она стала мечтать, как поймает
Но, как Аделаида не гонялась за голубями, как не заманивала их, ни один не полез под крышку от торта есть крошки… Тогда она решила перейти на кошек. Тем более – у Лидиванны их было целых две. Зачем ей столько?! У неё и так дома воняет! Аделаида подумала, что сперва их нужно «прикормить», то есть – приручить к себе, а дальше – какая попадётся первой, ту и хватать. Это ж как замечательно: она эту кошку потом возьмёт на руки, будет поглаживать, та заурчит, ничего не подозревая… Где точно она будет производить умерщвление кошки, где производить вскрытие и эту самую чучелизацию, Аделаида пока не решила. Скорее всего – дома на кухне, когда мама будет на работе. «А ещё, – мечтала Аделаида, – потом, когда я стану взрослее, можно начать делать человеческие чучела!» У неё даже появился и первый человеческий претендент.
В «абонементную» группу на бассейн с ней ходил один, как его называл тренер, «Гиичка». Почему он плавал с женщинами, никто не знал. То ли он не мог плавать по другим дням потому, что все знали, что к нему домой ходит учительница английского языка, то ли ещё там что. Он всегда ходил по женским дням, и всё. Офицерские жёны его любили и хвалили всё время, как он «ножками делает», какой он «настоящий мужчина». Гиичка хоть и был немного младше Аделаиды, но совсем не тоньше. Но его почему-то не дразнили. Это было жирненькое, рыхлое создание с висячими сисями и ярко-красным пухлым ртом, похожим на присоску. Он ни с кем не разговаривал, старательно плавал вдоль пластмассовых дорожек, и ему разрешалось прыгать с полутораметрового трамплина. Он поднимал целый фонтан брызг, вылезал по лестнице на бортик, подтягивая на заду сполшие плавки в цветочек, и, громко отфыркиваясь, снова карабкался на трамплин.
Аделаиде с трамплина прыгать тренер не разрешал никогда. На бассейне вообще нельзя было прыгать никому. Только Гиичке.
Аделаида знала, что её не берут в «спортивную» группу за полнейшей непригодностью. Тот же самый замдиректора с бородавкой ей сказал открыто и цинично:
Пахудэи на двацать килаграмм – пасмотру.
Гиичку тоже не брали в «спортивную» группу. Хотя, судя по всему, его это и не беспокоило. Он спокойно рассекал между бабушками и «офицерскими жёнами» в «горках» и пудре, только изредка противным басом спрашивал:
– Можно прыгнуть?
Как из этого рта-присоски выходил такой бас? Причём, букву «р» Гиичка не выговаривал, от чего получалось ещё противней:
– Можно пигуть?
Очевидно, именно это и умиляло всех вокруг и тренера. Он с ласковой улыбкой уточнял:
– Прыгнуть хочешь?
– Да-а-а! – U Гиичкин бас перекрывал даже плеск бассейна.
Аделаида тоже как-то попыталась начать картавить. У неё не вышло. Она то забывала мять букву «р», то ещё чего. Тем не менее – даже когда у неё получалось, никто ею не умилялся и к трамплину не подпускал.
Так они ходили, ходили в абонементную группу, плавали подальше друг от друга. гиичка делал вид, что в упор не замечает Аделаиду, что у него свои «мужские» дела и цели. Аделаида старалась на него не смотреть, потому что очень боялась, что не сможет сдержаться и просто даст ему по морде. Гиичка никогда не здоровался.
Вдруг Гичка пропал. Раз он не пришёл «поплавать» с бабушками, два не пришёл. Так сказать – бесследно исчез! Ходил, ходил, прыгал, прыгал и исчез!
Аделаида страшно забеспокоилась – куда он мог подеваться? Не то, чтобы ей без него было скучно, или нравилось на него смотреть, просто надо же знать, куда он делся?! Может, «бросил»? На плаванье с огромными очередями записался весь город, всё равно некоторые потом «бросили»! Чего ему-то «бросать»? Ему как раз лучше всех и было. И потом это стало в Городе верхом престижа при разговоре щегольнуть фразой:
– Я, мой сын, моя дочь, мой муж ходим на плаванье…
– Это было аристократично!
Стало быть – если к ним ходит англичанка на дом, бросить он не мог! И болеть две недели тоже не мог. Тогда бы он просто умер. Аделаида ломала голову и терялась в догадках. Точнее – эти гадкие и мерзкие догадки её глодали и не давали спокойно жить. Даже любимые мечты о чучеле стали меньше её утешать. Плюс ко всему – как-то она забыла силок во дворе, пошёл сильный дождь и белая, круглая коробка от торта превратилась в грязное месиво. Она больше не была пригодна к употреблению. Ещё и кошки Лидиванны обе куда-то запропастились… На вопрос: «А куда же подевались кошечки?» Лидиванна с гордостью ответила, что «пошли жениться!», стало быть – это оказались коты. Пошли жениться… и неизвестно когда вернутся.
Вот и Гиичка пропал. Жирный, со сползающими на заднице плавками в розовый цветочек. Так бы вот и подошла и как дала бы ему пинка по этому самому мокрому цветочку! «Не могли же его перевести в спортивную группу?! – мучалась, никак не засыпая, Аделаида. – Хотя, почему, собственно, „не могли“?! Он так нравился тренеру! Вот так вот – тоже жирный, а ведь нравился! Вдруг всё-таки перевели?!»
От страшного подозрения сон пропал напрочь! Насовсем! О чём только не старалась Аделаида думать, чтоб отвлечься, ничего не помогало! В голову лез Гиичка с красным ртом. Жить в диких сомнениях невозможно! Надо было решать – или так, или вот так! «Неизвестность хуже всего на свете, – убеждалась она во много раз слышанной от мамы фразе, – завтра, чтоб разобраться во всём, я что-нибудь должна придумать!.. А! Придумала! Просто, когда пойду домой, „забуду“ в раздевалке один сланец! Оба нельзя, потому как их точно украдут. А один можно! Кому он один нужен?»
В школе она еле отсидела положенные шесть уроков. Ничего не видела и не слышала. Она отплавала с бабушками и офицерскими жёнами, ни разу ни на кого не брызнув и не попросившись «прыгнуть хоть с маленького». Время до вечера тянулось бесконечно. Без пяти семь, когда начиналась тренировка «спортивной группы», Аделаида, тупо глядя в учебник истории, вдруг «вспомнила»:
– Ой, мама, я забыла один тапочек в раздевалке! Я быстро сбегаю и вернусь, ладно?
Мама на счастье пребывала в неплохом духе. Она не стала говорить, что Аделаида только и ищет повода, чтоб «отвлечься и не делать уроки». Она равнодушно сказала:
– Совсем дебильная! Рассеянный с улицы Бассейной! О чём только ты думаешь, хотела бы я знать? Ветер у тебя в голове, что ли? Иди, давай, быстро!
Аделаида уже не слышала окончания фразы. Она, надев дворовые туфли, рванула через дорогу.
Всё правильно. Через стекло видно, как в вестибюле как раз было построение спортивной группы и перекличка. Знакомые всё лица…
Вот Зинка из техникума. Она плавает лучше всех – у неё почти первый разряд. Так Зинка и сама старше всех. Когда ей – Аделаиде – будет столько же, сколько Зинке, она вообще у всех выиграет! Вот Калюжный… около парка живёт… Женька Ширяев, его что ли сосед, а вот… а вот…