Мне тебя заказали
Шрифт:
Записав его показания, Гусев нажал кнопку звонка.
— Пока, Алексей Николаевич, вам придётся отправиться в камеру, — тяжело вздохнув, сказал он. — Ничего не поделаешь, таковы законы. А обвинение против вас очень серьёзное.
Кондратьев не ответил. «Будь что будет», — с горечью подумал он.
В коридоре уже хромал туда-сюда Сергей Фролов. Он умудрился прорваться в эти стены, заявив, что у него есть показания по делу.
— Держись, Леха, — яростным шёпотом сказал он, когда Алексея дежурный вёл по коридору. — Прорвёмся, где наша не пропадала.
Алексей не ответил.
— Руки назад! — приказал дежурный, и Алексей сник. Кивнул головой Сергею и пошёл по коридору.
— Можно к вам? — спросил Гусева Фролов. — Имею сообщить кое-что по личности задержанного Кондратьева.
— Да знаю я все о его личности, — вздохнул Гусев. — Что вы ещё можете добавить? Личность героическая, спору нет, но обстоятельства делают с людьми такие вещи, столько мы тут понасмотрелись…
— Не могут ничего с ним сделать обстоятельства, — нахмурился Фролов. — Если не верить таким, как Кондратьев, верить нельзя никому.
— Проходите, — вяло пригласил Гусев. — Зачем только? Делом займётся следователь из прокуратуры, а моё дело задержать подозреваемого и снять первый допрос. Все. Теперь моё дело ловить следующего. И с этим не заржавеет, суровые настали времена…
Когда Фролов узнал, что Алексей обвиняется в убийстве Дырявина, он побледнел от испуга за друга.
— Ну и какая же это статья? — спросил он.
— Статья сто третья, умышленное убийство. До десяти лет, Сергей Владимирович.
— Но есть же другая статья — превышение пределов необходимой обороны, — возразил Фролов. — Разве это не тот случай?
— Я не могу разглашать тайну следствия, я сказал только в общих чертах, и лишь из уважения к вашим боевым заслугам. Есть статья сто пятая. Убийство при превышении пределов необходимой обороны. Там до двух лет. Но тут имеются обстоятельства… Все, Сергей Владимирович, ваши показания по личности задержанного я записал. Более разговаривать с вами времени и права не имею. Ищите ему опытного адвоката, единственный совет, который могу вам дать.
И поникший духом Фролов заковылял по коридору к выходу…
… — Эге, нашего полку прибыло, — гаркнул золотозубый черноволосый крепыш лет тридцати, когда за Кондратьевым захлопнулась тяжёлая дверь камеры. — Здорово, кореш!
— Здорово, — буркнул Алексей и пошёл к свободной койке.
— Полялякаем, кореш, — предложил золотозубый.
— Не хочу, — Алексей лёг на койку и отвернулся к стене. Он хотел проанализировать ситуацию, припомнить все в мельчайших деталях.
— А я хочу, — сурово настаивал золотозубый. — Тоска тут…
— Отвали, — рявкнул Алексей.
— Ты так со мной не базарь, — нахохлился золотозубый. — Ты чего гонишь, браток? Ты чего тянешь?
Он поднялся со своей койки и пошёл на Алексея. Тот, не вставая с места, пнул его ногой под коленную чашечку. Золотозубый застонал, сморщился от боли, но тем не менее злобно сжал кулаки и встал в стойку. Но, увидев в глазах Алексея нечто страшное, вдруг осёкся и поковылял обратно. Алексей же молча отвернулся к стене.
— Ну гляди, парень, — прошипел золотозубый. — Позже побазарим…
Алексей лежал лицом к стене и думал. До него доходило, что все это какая-то
Он стал лихорадочно напрягать свою память… Последние цифры пятьдесят восемь, это точно. Он хорошо это запомнил, потому что пятьдесят восьмой — это год его рождения. Но первые? Там тоже что-то было памятное… И буквы… Буквы какие-то характерные…
Однако ничего из этого не получилось. Он ворочался на жёсткой койке и думал, думал. Голова горела словно в огне.
Насчёт умелой игры он не ошибался. И эта страшная игра продолжалась…
— Да этот Лычкин просто клад какой-то! — восхищался Гнедой. — Все бы умели так соображать. До того умен, просто страшно… А мы, паразиты и нахлебники, будем продолжать пользоваться этим острым умом. Полагаю, Живоглот, пришла мне пора познакомиться с господином Лычкиным. Пусть будет у меня завтра к полудню. Вернее, привези его сам. Очень уж желательно мне поглядеть на умного человека не только в зеркало, а то мне порой хочется об это зеркало голову разбить, до того я на этом свете одинок… Жду!
Глава 13
— Проходите, проходите, дорогие гости! — широко улыбался Гнедой Живоглоту и обалдевшему от невиданной роскоши Лычкину. — Как я рад вас видеть, знали бы вы… Варенька, солнышко, поприветствуй нашего нового гостя.
Высокая, пышущая здоровьем Варенька вышла к гостям в настолько короткой юбочке, что Лычкин смутился и кашлянул. Он умел ценить женскую красоту.
— Он ещё и стеснителен, наш дорогой гость, — рассмеялся Гнедой. — Он стесняется тебя, Варенька, он боится глядеть на тебя. И это неправильно, совершенно неправильно. Иди сюда, солнышко, пусть смотрит и завидует моему вкусу.
Она подошла и встала рядом с ним.
— Поцелуй нашего гостя, — приказал он. Она улыбнулась и чмокнула Михаила в щеку. Тот пунцово покраснел.
— А теперь ты её поцелуй, обними и поцелуй, — сказал Гнедой. Михаил молча выполнил просьбу, стараясь, однако, не переходить грань. Он знал от Живоглота, что Гнедой обожает вздор и фарсовые ситуации, но знал также, что замочить человека для него все равно, что высморкаться.
— Правда, хороша у неё жопка, а, Михаил Гаврилович? — призвал оценить красоту своей дамы Гнедой.
— Правда, — ответил Михаил.
Гнедой заливисто расхохотался.
— За то я её и люблю, честно говоря. Кто-то любит сиськи, кто-то губки, кто-то глазки. Для меня же главное в даме — это ляжки и жопа.
Он вдруг посерьёзнел, сжал тонкие губы. Напряжённо задумался о чем-то. Все замерли, ожидая, что он скажет. Думал он не меньше минуты.
— Так о чем я говорил? — очнулся он от забытья. — Склероз, понимаете, ранний склероз. Кстати, то же было у моего покойного батюшки Петра Адольфовича. И именно в моем возрасте.