Мнемоскан
Шрифт:
— Напомни мне, чтобы я тебя не злил.
— «Мистер МакГи», — сказала Карен, — «не злите меня. Вам не понравится, если я разозлюсь».
— Что?
— Прости. Ещё одно телешоу, которое тебе надо будет посмотреть.
— Уже предвку… кстати! Я же отключил Дешона. Ты знаешь, какой был вердикт?
— О Господи! — воскликнула Карен. — Я совсем про это забыла. Нет, когда он звонил, присяжные только выходили. Давай-ка ему перезвоним.
Мы попросили Смайта проводить нас в коммуникационный центр, и оттуда мы позвонили на сотовый Дешона, включив предварительно
— Дешон Дрейпер, — сказал он вместо приветствия, и потом, через секунду: — Алло? Там кто-нибудь…
— Дешон! — сказала Карен. — Это Карен, я звоню с Луны, так что прошу прощения за задержку сигнала. Каков был вердикт?
— О, теперь вам интересно! — сказал Дешон немного капризно.
— Простите, Дешон, — сказал я. — Тут много чего произошло. Биологический я мёртв.
Пауза, длиннее, чем просто скорость света.
— Ох ты ж…, — сказал Дешон. — Мне очень жаль. Вам, должно быть…
— Вердикт! — вмешалась Карен. — Каков был вердикт?
— …сейчас хуже некуда. Хотел бы я… О, вердикт? Друзья, простите. Мы проиграли; Тайлер победил.
— Боже, — сказала Карен. И потом, потише: — Боже…
— Конечно, мы подадим апелляцию, — сказал Дешон. — Отец уже трудится над бумагами. Мы доведём это дело до Верховного Суда. Ставки настолько высоки…
Карен продолжила разговаривать с Дешоном. Я же отошёл к окну и стал смотреть на бесплодный лунный ландшафт, очень жалея, что отсюда не видно Земли.
Брайан Гадес был сам не свой от радости из-за того, что он больше не заложник, и Гейб Смайт, похоже, тоже был рад, что всё закончилось.
Только закончилось ещё не всё. Оставалось ещё одно незавершённое дело.
Карен ушла поговорить с биологическим Малкольмом Дрэйпером — обсудить апелляцию на вынесенный против неё вердикт. Хотя в теории взгляды биологического и мнемосканированного Малкольмов совпадали, на практике их мнения должны были расходиться — хотя, надо полагать, вряд ли настолько, как у нас с Джейкобом.
Пока Карен этим занималась, я наведался в здание администрации Верхнего Эдема и встретился с Гадесом и Смайтом. Гадес сидел за своим столом в форме почки, а Смайт стоял позади него, легко, как возможно лишь в лунной гравитации, опираясь на стенной шкаф.
— Я знаю, — сказал я напрямик, встав перед ними, — что вы создавали другие экземпляры меня. Нескольких на Земле, и по крайней мере одного здесь, на Луне.
Гадес повернулся, и они со Смайтом посмотрели друг на друга: высокий человек с белой бородой и конским хвостом на затылке и низенький с румяным лицом и британским акцентом.
— Это неправда, — сказал, наконец, Гадес, снова поворачиваясь ко мне.
Я кивнул.
— Первая реакция корпоративного менеджмента любого мира: лгать. Но сегодня это не сработает. Насчёт других экземпляров я уверен на сто процентов. Я вступал с ними в контакт.
Смайт сузил глаза.
— Это невозможно.
— Возможно, — сказал я. — Это своего рода… спутанность, я полагаю. — Обоих использование мной этого слова явно застало врасплох. — И я знаю, что вы что-то с ними делаете, что-то творите с их памятью. И я бы хотел, чтобы вы ответили на один вопрос: зачем?
Гадес ничего не ответил; Смайт тоже молчал.
— Ладно, — сказал я, — давайте я вам расскажу, что, по моему мнению, вы задумали. На процессе я узнал о существовании философской концепции под названием «зомби». Это не совсем то же, что зомби в вуду — оживлённые мертвецы. Нет, философский зомби — это существо, которое выглядит и действует в точности как мы, но не имеет сознания, не осознаёт себя. Тем не менее, оно может выполнять сложные высокоуровневые задачи.
— Да? — сказал Смайт. — И что?
— «И похоже, ты единственный, кто знает / Каково это — быть мною».
— Простите, — сказал Смайт. — Это вы что, пели только что?
— Пытался, — ответил я. — Это строка из заглавной песни старого сериала «Друзья». В своё время это было любимое телешоу Карен. И эти слова как раз к месту: быть мной — это как-то; вот каково настоящее определение сознания. Но зомби — это никак. Они не являются кем-то. Они не чувствуют боли или удовольствия, хоть и реагируют на них так, словно чувствуют.
— Вы же понимаете, — медленно произнёс Смайт, — что не все философы считают, что подобные конструкты возможны. Джону Сёрлю они очень нравились, но Дэниел Деннет в них не верил.
— А во что верите вы, доктор Смайт? Вы, главный психолог «Иммортекс». Во что верите вы? Во что верит доктор Портер?
— Не отвечайте, — сказал Гадес, оглядываясь через плечо. — Я больше не заложник, Гейб; если вам дорога ваша работа — не отвечайте.
— Тогда отвечу я, — сказал я. — Я думаю, что в «Иммортекс» верят в зомби. Я думаю, что вы экспериментируете с копиями моего разума, пытаясь получить человеческое существо без сознания.
— Это для чего же? — спросил Смайт.
— Да для всего. Рабы, сексуальные игрушки — что угодно. Религиозные люди скажут, что эти тела лишены души; философы скажут, что они существуют, не осознавая себя… не зная, что они существуют, что их дом между ушами пуст. Рынок услуг по переносу сознания в искусственные тела может быть огромен, но рынок разумных роботов-работников будет ещё шире. До сих пор никому не удавалось создать подлинный искусственный интеллект, и ваше мнемосканирование добилось этого самым простым путём из возможных: в точности скопировав человеческий мозг. Я смотрел ту давнюю передачу с Сэмпсоном Уэйнрайтом по телевизору — двое за занавесями. Ваши копии в точности повторяют оригинал — но по-настоящему вы хотите не этого, не правда ли?