Мнемозина
Шрифт:
На лице Фиронова заходили желваки, и он, сделав шаг вперед, почти уперся в меня, распространяя сивушную вонь перегара. Я даже подумал, что он меня боднет широком костистым лбом, но Фиронов, плотно сжал губы, да так, что они превратились в тонкую линию, лишь сопел.
— Щас расплачусь, — наконец, сказал он. — И в жилетку тебе уткнусь. Я. Стахов, тоже опер, тоже бывший, и нюх у меня не хуже твоего. Только шеф на меня в обиде, за то, что я его кровиночку проглядел, нового пса завел, а старого в утиль списал. Мне теперь возвращаться некуда. С больничного выйду, мне пинка под зад дадут. Теперь ты главный. Вот и бегай, пес, рой землю. Я тебе помогать не буду. Да и нечего мне сказать.
Я улыбнулся и развел
— Ну, на нет и суда нет. Кстати, а царапины у тебя на шее откуда?
— Супруга в порыве страсти расшалилась, — холодно ответил Фиронов. — Обожает меня уже много лет, душа в душу живем, радуем друг друга. Так что визит окончен. Иди, Иван, пока ветер без камней. Провожать не буду.
13
Татьяна позвонила мне, когда я уже ехал домой и предложила встретиться. Мне не очень хотелось тащиться к ней домой, но оказалось, что она собиралась выползти в кафе, что для нее было настоящим подвигом. В одиночку Таня редко совершала такие отважные поступки. Люди бурно реагировали на ее изуродованное лицо, тыкали пальцем, перешептывались, иногда откровенно грубили. Случаев, когда Таню просили покинуть какое-нибудь приличное заведение, насчитывалось немного лишь по той причине, что она редко позволяла себе подобные вылазки. В обществе немногих оставшихся друзей Таня старательно делала вид, что ее совершенно не заботят косые взгляды, плевала б она на них с высокой колокольни. В действительности же она долго приходила в себя, и потому отваживалась на выход в свет не чаще одного-двух раз в месяц. Я подумал, что вполне мог помочь ей с социализацией, позвонил Иннокентию и предложил встретиться, чтобы тот смог забрать свои инструменты.
Иннокентий появился у меня за спиной в тот момент, когда я уже входил в кафе — небольшое, не пользующееся успехом, выживающее исключительно за счет спиртного. Хозяин — пузатый, бородатый Степан Коровин, частенько сам подавал заказы, экономя на официантах. На его кухне безраздельно властвовала повариха Тамара, обрюзгшая бабища неопределенного возраста, которая умудрялась испортить даже покупные пельмени. Поговаривали, что Тамара, изрядно выпивающая, гоняет Коровина скалкой «по синьке». Мы познакомились еще в моей прошлой жизни. В кафе произошла поножовщина, Степану тоже досталось, залетный воришка, наркоман со стажем, попытался вычистить кассу, ударил ножом администратора, порезал выскочившего на шум Семена. Закрыли воришку быстро, он даже не успел потратить всех денег, коих, кстати, было немного. С тех пор Степан мне уважительно кланялся, периодически намекал, что не останется в долгу, если я помогу ему решить некие проблемы, но я предпочитал не связываться. Вот и сейчас при виде меня Коровин растянул губы в фальшивой улыбке.
— Привет, Иван, давно тебя не было видно. Поднакопил деньжат на нашу изысканную кухню?
Коровин хохотнул. Шутка была дежурной, приевшейся, совершенно не смешной. Я так же дежурно ответил, пожав его скользкую, холодную, несмотря на жару, руку:
— Давно не мучился от гастрита, решил, что грех упускать такую возможность. Меня никто не спрашивал?
Коровин скривился и, мотнув бородой в угол, произнес с презрением.
— Ну… Твоя меченная сидит в уголке и потягивает пиво. Не хочу показаться невежливым, но ее фотокарточка не сильно способствует рекламе моего заведения. Если бы она хотя бы выбирала столик подальше от окон…
Он не договорил, захлебнувшись фразой, поскольку разглядел за моей спиной Иннокентия. Таня действительно сидела у окна, на виду у прохожих, и, к сожалению, находилась довольно близко, чтобы не услышать хозяина. Я оставил реплику Коровина без внимания. Ему и без того достанется. Коровин это понимал, поскольку заметно побледнел, а на лбу выступила испарина. Я с наслаждением наблюдал за его корчами.
— Здравствуй, Иннокентий… Тебе как обычно? — проблеял Степан. Я едва удержался от смешка: Кеша приходил сюда всего пару раз, явно не став постоянным посетителем, однако Коровин запомнил визит Кеши раз и навсегда. Я не знал всех дел, которыми занимался мой приятель, но внутренний голос подсказывал, что именно он и был частью проблем Коровина, от которых он мечтал бы избавиться.
Кеша не улыбнулся, под его внимательным взглядом Коровин начал ерзать и наливаться краской, пока мой приятель не произнес с невероятно сладкой интонацией, от которой даже у меня свело зубы.
— Здравствуй, здравствуй, хрен мордастый, — пропел Кеша. Кажется, тебе не нравится лицо нашей дорогой Танюши?
Таня чуть заметно дернула уголком губ, а Коровин торопливо ответил:
— Я сказал просто так, и вовсе не собирался никого обижать, Иннокентий, ты же понимаешь…
— А никто и не обиделся, — вмешалась Таня. — Во всяком случае, я точно.
Она отхлебнула пиво и уставилась в окно, неубедительно изобразив равнодушие. Кеша, тем не менее, не отступал:
— А я обиделся, — веско произнес он. — В цивилизованных странах это называлось бы дискриминацией. Я тут недавно слышал, что одна супермодель заставила хозяина кафе извиниться перед ее сестрой-дауном. Этот метод надо брать на вооружение. Ты не хочешь попросить прощения у Тани за то, что ее внешний вид не отвечает твоему представлению о прекрасном?
— Ради бога, Кеша, не превращай все в балаган, — взмолилась Таня.
— Погоди, я еще не услышал ответ. Так что?
Пот тек с Коровина градом. Он с ненавистью поглядел на Кешу, но его голос звучал смиренно, словно на исповеди, а длинная мокрая борода лишь усиливала сходство с духовным лицом.
— Татьяна, простите, я вовсе не имел в виду ничего плохого, — пробубнил он, и на пол упала крупная капля: не то слезинка, не то пот. С Тани было довольно. На нас уже оборачивались немногие посетители, этого обычно хватало, чтобы Таня опрометью вылетала из зала, я видел, что она сдерживается лишь благодаря огромному усилию воли.
— Извинения приняты, — резко сказала она. — А вы сядьте уже, если не хотите, чтобы я обиделась по-настоящему.
Будучи в курсе моих дел, Таня знала Иннокентия, иногда он даже заходил к ней и как-то предложил денег на пластическую операцию. Таня тогда отказалась из гордости, о чем, думаю, пожалела. Впрочем, предложи Кеша деньги сейчас, вновь наткнулся бы на отказ. Иногда Таня бывает на удивление упрямой.
Кеша тут же потерял интерес к Коровину и сел, я устроился напротив, сжав под столом Танину руку, холодную и влажную, как дохлая рыба. Кеша безжалостен, но я понимал, для чего он все это устроил. Представление было рассчитано не на Коровина, а на нашу спутницу, которой, по мнению Иннокентия, надо было учиться жить дальше. Не уверен, что методы Кеши действовали на Таню благотворно, скорее всего, она бы больше не пришла в заведение Коровина. Пока она приходила в себя, я передал Кеше портфель с отмычкой.
— Вот твоя шарманка, она мне здорово помогла. Все прошло, как по маслу.
— Оставь себе, — отмахнулся приятель, взял со стола меню и зачем-то поглядел в него, хотя доподлинно знал, что кроме пива и чипсов тут ничего заказывать не стоит. — Узнал что-нибудь интересное?
— Пока нет, кроме того, что у Глеба Макарова, кажется, была еще одна подруга, кроме Ксении, и зовут ее Алиса. Девицу надо найти и пообщаться. Может, она в курсе, куда он подевался.
— Еще одна девица? — делано изумился Кеша. — Боже, какая редкость в современном мире. Глебка потрахивал двух баб, может, даже больше. Учитывая его состояние, точнее, состояние его папаши, на него должны были охотиться сотни девчонок. Думаешь, он залег у нее?