Мнемозина
Шрифт:
Я не успел вдохнуть жизнь полной грудью, когда ночной гость ворвался в мой дом.
Чигин умудрился сбежать. Разыграв эпилептический припадок, он попал в больницу, а оттуда, задушив медсестру, отправился прямо ко мне домой.
Мне до сих пор неизвестно, откуда он узнал мой адрес. Я долго пытал адвоката, следователя и оперов, имевших с ним дело, но никто не признался. Конечно же, его искали. И, разумеется, не нашли. Все, что мне оставалось на протяжении долгих месяцев — скорбеть, ненавидеть, искать.
Я бросил пить, хотя трезвость была невыносима, но я сознательно ковырял незаживающие раны, не позволяя себе расслабиться.
Еженедельно
Почти каждую ночь я слышал тихий шепот призраков в своем доме.
А затем я встретил ее.
2
После беседы с хозяевами, я выразил желание как можно скорее посетить квартиру Ксении. Лара пожала плечами, а Рокотов скупо кивнул.
— Леля вас проводит.
Горничная, избавившаяся от передника, ждала меня у дверей, почтительно открыла двери и пропустила вперед, чуть ли не поклонившись в пояс, а затем последовала за мной к машине, дождалась, пока я открою дверь и чинно устроилась на переднем сидении.
— Нам нужно на улицу Павлова, — ровным, лишенным интонаций голосом, произнесла она. — Сто второй дом. Если позволите, я введу данные в навигатор.
— Я знаю, где это, — возразил я и тронулся с места, искоса разглядывая попутчицу в зеркале. Горничная была некрасива: с выступающими вперед зубами, крупным носом и маленькими глазами, придающими ей сходство с крысой. Я невольно подумал, что красавица Лада вряд ли потерпела бы в доме соперницу, даже из числа прислуги, поскольку адюльтеры хозяев и безвестных кухарок — дело вполне обычное.
Несколько минут мы ехали молча, а затем я небрежно сказал:
— Леля — довольно странное имя. У него есть какая-то история? Что-нибудь тюрское?
— Меня зовут Елизавета, — равнодушно ответила Леля. — Хозяйка порой любит давать странные прозвища. Лиза слишком простонародно звучит, поэтому я превратилась в Лелю.
— Интересно, — прокомментировал я. — А как хозяйка называла Ксению?
— Вряд ли я имею право обсуждать с вами подробности жизни Рокотовых, — хмуро ответила Леля, глядя перед собой. — Простите.
— Бросьте, Леля, — примирительно ответил я. — Я же тоже в какой-то степени нанятый персонал, так что для вас я — свой. Между собой ведь вы обсуждаете хозяев, верно?
— Я стараюсь этого не делать. Неизвестно, кто пойдет к хозяевам с докладом. А терять выгодное место мне не хочется.
— Послушайте, Леля, — поморщился я. — Девочка погибла, мне поручено узнать — почему. Каким образом я это сделаю, если мне никто ничего не рассказывает?
— Сейчас направо, — спокойно произнесла она. Я послушно повернул, ожидая продолжения, но Леля не сказала больше ни слова, продолжая глядеть вперед. Я раздраженно сжал губы, а затем примиряющее произнес:
— Хорошо, давайте не будем про Ксению. Расскажите о ее молодом человеке. В этом отношении у вас нет табу?
— Глеб — очень хороший мальчик, — без всякого выражения начала Леля. — Из хорошей семьи, отлично воспитан, и, как и Ксения, был немного не от мира сего. Напрасно о нем говорят, как о бездаре. Глеб — очень талантлив. Я видела его картины и могу заверить, они очень и очень неплохи, так что делать из него бизнесмена согласно семейным традициям, на мой взгляд, ошибка. И я не думаю, что он мог причинить Ксении какой-то вред. Глеб мухи не обидит, к тому же он не атлет. Если он имел какое-то отношение к случившемуся, скорее всего, это произошло случайно. Я вполне верю официальной версии, что Ксюша пыталась что-то сделать со шторой.
— Рокотов считает Глеба наркоманом, — сказал я.
— Кто сейчас не наркоман? — ответила Леля, и мне показалось, что я вижу тень усмешки на ее бескровных губах. — Нет, не думаю, что он употреблял что-то серьезнее травки, да и то — для вдохновения. Художники часто к этому прибегают.
— Вы так уверенно об этом говорите…
— Иван Андреевич, я по образованию — искусствовед, — ответила женщина и ее улыбка стала очевиднее, — так что просто поверьте, я знаю, о чем говорю. Я вам массу примеров могу из истории привести: Пикассо, например. Или Дали. Так что Глеб не был в этом отношении исключением. Думаю, что он употреблял что-то для разгона, если вы меня понимаете…
— А Ксения?
Лицо Лели захлопнулось, словно створки устрицы, вновь став непроницаемым.
— Скорее нет.
— Глеб плохо влиял на Ксению, по словам Рокотова. Вы так не считаете?
— То, что я считаю, не имеет никакого значения, — отрезала Леля. — Девочка умерла, Иван Андреевич, и воскресить ее не помогут никакие деньги. Это горе, конечно, и тяжелая утрата, но уже ничего не поделать. Ни к чему губить еще и парня, особенно, если он не имеет к этому никакого отношения.
— Для человека, не имеющего на этот счет никакого мнения, вы как-то рьяно защищаете Макарова, — заметил я.
Леля пожала плечами.
— Знаете, как пел Высоцкий — «Я не люблю, когда невинных бьют», — ответила она и вновь уставилась в окно. До конца нашей поездки Леля больше не сказала ни слова, оставив у меня твердое убеждение, что в ее душе кроются какие-то темные тайны.
*****
Интересующая нас квартира располагалась в высотке, неподалеку от соснового бора, из которого дома торчали, словно грибы. Чисто теоретически это была заповедная зона, но в свое время бизнесмен Боталов умудрился отжать этот участок, путем каких-то мутных махинаций. Помнится, я пытался выжать о застройке необходимые сведения, и даже задал пару вопросов сыну Боталова, телезвезде Егору Черскому (сноска — Егор Черский, Александр Боталов — герои книг Георгия Ланского), но быстро обломал зубы. Заповедную зону быстро перепахали бульдозерами, часть рощи вырубили, на освободившемся месте натыкали многоэтажек, назвав район элитным. Рядом с домами открыли сеть супермаркетов и кафе, превратив тихий уголок в обжитой улей и разорив держателей крохотных магазинчиков.
Дом, в котором жила Ксения Рокотова, выглядел респектабельным. Высотка в тридцать этажей, сверкающая синими стеклами балконов, подпирала небеса. Въехать на стоянку без специального разрешения было непросто. Правда, я бы не назвал охранника особо ретивым и полезным. Его роль выполнял худой мужчина средних лет, один глаз которого был заложен ватой. Заметив Лелю, показавшую пластиковую карточку пропуска, он чуть заметно кивнул ей и открыл шлагбаум, пропуская нас внутрь. Приткнув машину на свободный пятачок, я проследовал за горничной к входу, где нам вновь пришлось продемонстрировать пропуск бдительному консьержу. Лелю он пропустил без проблем, а вот у меня потребовал документы. Расписавшись в журнале посетителей, я направился к лифту, и, когда кабинка взмыла вверх, оставив в желудке неприятное чувство, спросил: