Многоликий странник
Шрифт:
Так, сам того не подозревая, Хейзит набрел в своих содержательных размышлениях на образ представительницы одного из подобных благородных семейств, имени которой он не знал, но забыть которую, как теперь выяснялось, не позволили ему даже сумасшедшие перипетии последних дней. Она попадала в поле восторженного зрения будущего строителя неоднократно незадолго до его отъезда в Пограничье, и всякий раз он терял дар речи и не отваживался воспользоваться малейшим поводом, чтобы заговорить с ней. Девушка на вид была ровесницей его сестры, но, в отличие от Веллы, ее нельзя было назвать даже хорошенькой. Она была прекрасна. Каштановые волосы ниже плеч, большущие карие глаза, всегда почему-то грустные, прямой, быть может, чуть-чуть хищный носик, изящная фигурка, не столько скрываемая, сколько подчеркиваемая коротким приталенным платьем. Иногда робкий взгляд Хейзита замечал на ней необычные для здешних женщин узкие шаровары,
14
Как правило, легкая женская обувь наподобие мокасин, но с длинной шнуровкой.
Вот бы повстречать ее сейчас, подумал он и даже невольно вздохнул, завидев впереди знакомую табличку с застрявшей в ней длинной стрелой. Он наконец-то добрался до дома, но теперь ему придется спешиться, а это значит, что знакомство с девушкой «на равных» откладывается на совершенно неопределенный срок.
Навстречу ему никто с распростертыми объятьями не выбежал, что тоже было по-своему хорошим признаком: это означало, что домочадцам даже сейчас, белым днем, некогда смотреть в окна. Обычно наплыв посетителей происходил по вечерам, но раз на раз не приходился, и Гверна была рада, а главное – готова попотчевать гостей в любое время дня и ночи.
Спрыгнув на землю, Хейзит подвел коня к специальной балке, стоявшей при входе на двух деревянных опорах. Думал ли он когда-нибудь, что ему придется ею воспользоваться? Балка предназначалась для высокопоставленных гостей, которые могли бы привязывать к ней своих лошадей, будь то с попонами эделей или без, и чаще всего пустовала, поскольку большинство посетителей таверны предпочитали ходить пешком. Даже торговец оружием Ротрам, имевший в своем стойле, вероятно, не одного породистого рысака, пользовался «лошадной дужкой», как величали вабоны это незатейливое приспособление, лишь в тех редких случаях, когда заранее был уверен в том, что не выпьет лишнего.
Велико же было изумление Хейзита, когда он обнаружил, что из специальной кадки, подвешенной между опорами балки, угощается свежим овсом длинноногий и поджарый жеребец необычной дымчатой масти. Подняв красивую морду и покосившись на нового соседа, жеребец выразительно фыркнул и невозмутимо продолжил трапезу.
С порога посетитель попадал в просторное помещение, правда, с низковатым, чуть ли не в рост высокого человека потолком, поддерживаемым во многих местах специальными деревянными подпорками, которые с годами хозяйки заведения сумели превратить в увитые плющом и цветами колонны. Помещение было сплошь заставленное дубовыми столами, вдоль которых тянулись лавки. Ближе ко входу лавки были самые простые, без спинок, но чем глубже заходил посетитель внутрь, тем гостеприимнее выглядело убранство: кроме спинок, у лавок появлялись подлокотники и подушки для удобства долгого сидения, столы были накрыты полосатыми, желто-серыми скатертями, воспроизводившими основные цвета знамени замка Вайла’тун, точнее, рода Ракли, им владевшего, стены украшало где оборонительное оружие эльгяр, в большинстве своем подаренное любимому заведению щедрым Ротрамом, где орудия каменотесов и каменщиков, бережно собранными еще отцом Хейзита, где – почетные кружки, из которых в свое время пивали пиво известные люди. На особом месте, поближе к кухонной двери, стояла на специальной подставке маленькая и невзрачная кружка, которую, по семейному приданию, в день праздничного открытия таверны пригубил сам Ракли.
За барной
– Будешь поскребыши, сынок? – вместо приветствия поинтересовалась она, поспешно вытирая замасленные руки о чистенький фартук. – Как ты любишь, целая сковорода, горяченькие.
Она не договорила, на мгновение задохнувшись в крепких объятиях сына. За спиной Хейзита послышались подбадривающие смешки и улюлюканье немногочисленных посетителей.
Он снова был дома.
– Дит сказал, что ты рвешь и мечешь, мам. Неужели так много хмеля попортилось? – Хейзит начал не с того, с чего собирался, но запахи таверны и улыбка матери перемешали в его голове все заготовленные заранее слова. – Вроде ж амбарную крышу недавно чинили.
– Недавно. Куда там! За месяц до твоего отъезда, не позже. Время-то уж сколько прошло.
– Это тебе кажется, что долго, – хитро подмигнул Хейзит. – Видать, скучала, оттого дни и тянулись.
Взгляд Гверны на мгновение сделался внимательным, она пристально посмотрела на сына, еще раз вытерла передником руки, и тихо, так, чтобы никто за соседними столами не слышал, спросила:
– У тебя все в порядке?
Хейзит едва заметно покачал головой, а вслух спросил:
– А сестричка где?
Гверна выразительно округлила глаза и ткнула пальцем в дальний угол, где за одним из трех почетных столиков, рассчитанных всего на четырех персон каждый, хорошенькая девушка, с убранными на материнский лад светлыми волосами, кружилась вокруг одного-единственного гостя, сопровождавшего каждое ее изящное движение широкой улыбкой.
Гость был весьма молод, едва ли намного старше Хейзита, однако его довольно приятное худощавое лицо уже украшали тонкие усы, переходившие в остренькую бородку, какие по последней моде носили заботящиеся о своей внешности ничуть не меньше, чем о военной подготовке мерги.
Хейзит сразу сообразил, чьего коня он видел на улице.
Облачен гвардеец был в длинную кольчужную рубаху, поверх которой был надет хорошо сшитый полотняный камзол – до кожаного не дотянул, ехидно заметил про себя Хейзит, – перехваченный на узкой талии поясом из металлических бляшек. Из-за края стола виднелась рукоятка пристегнутого к поясу меча с круглым набалдашником. На правой стороне широкой груди мерга четко вырисовывалась ярко-желтая нашивка в виде перевернутого лепестка, означавшего для посвященных определенный чин. В чинах и регалиях Хейзит никогда не был силен, а потому просто запомнил этот знак, чтобы потом, на досуге, поинтересоваться его значением у всеведающего Ротрама. Зато он с завистью обратил внимание на один из тех предметов, которые привлекали его в виггерах, и особенно в мергах, самого с детства: прямо на стол сбоку от себя юноша положил блестящий стальной шлем в форме перевернутой луковицы и с фигурной прорезью для лица, напоминавшей человеческое сердце, каким его изображают на знаменах, благодаря пересекающему ее вертикально наноснику. Схожий вид имели разбросанные по всей округе каменные или глинобитные беоры, то есть часовни для отправления культа того или иного легендарного героя. И уж кто-кто, а Хейзит точно знал, что именно луковичные шлемы конных гвардейцев, не менявшиеся со стародавних времен, стали прообразом беор. А вовсе не наоборот, как долго уверяла его упрямая Велла. Конечно, она делала это исключительно из желания поспорить, ну да теперь-то, похоже, ей придется досконально разобраться в том, что откуда взялось!
– Это еще что за птица? – понизив голос, поинтересовался Хейзит.
– Только прошу тебя, не начинай сразу лезь на рожон, – предупредила Гверна, машинально хватая сына за рукав. – На мой взгляд, прекрасный молодой человек, бывает у нас теперь чуть ли не каждый день, всегда при деньгах, ссор не затевает. Велле он тоже нравится.
– В этом я не сомневаюсь, – хмыкнул Хейзит.
– А коня его ты видал?
– Да, видал. Там вон и мой теперь рядом твой овес жует.
Последнее замечание он сделал наигранно небрежным тоном, предполагая приятно удивить мать. Гверна выглянула в окно, всплеснула руками, но как будто не обрадовалась, а вовсе даже встревожено посмотрела в лукавые глаза сына.