Многоликое волшебство

Лебедев Дмитрий

Руффус зачарованно слушал учителя, поражаясь некоторым комментариям, существенно менявшим впечатления от классических преданий. Неизменным осталось разве что представление о бессмертии эльфов, хотя и оно окрасилось не приходившими ранее в голову проблемами, связанными с ним.

Незаметно для Руффуса день подошел к концу, да и не мудрено — обманчивое тепло здешних мест, в происхождении которого сомнений более не оставалось, не делало зиму — летом.

— Ладно, — сказал Странд, возвращая кинжал хозяину, — проверять твое фехтовальное дарование придется в другой раз. Пошли домой.

Только услышав это, Руффус почувствовал, насколько устал. До того все было как-то недосуг обращать

на это внимание. Напряженные занятия, увлекательный рассказ… Но если бы пришлось брать в руки меч — он не продержался бы и минуты, а достаточно скоро и вовсе с ног бы упал. От одной мысли о подобном проведении времени он почувствовал то, что правильнее всего было бы назвать приливом слабости.

Когда они уже спустились на луг, Странд неожиданно сказал:

— Да, кстати, в жилах Аврайи тоже есть эльфийская кровь.

— Что-о, — только и смог ответить принц, наповал сраженный таким сообщением. — Она же дракон…

— Ну да, дракон, — охотно согласился маг. — А много ли ты знаешь о драконах?

Спорить с этим было трудно, так что пришлось признаться, что он ничего о них не знает.

— Тогда поговори, при случае, об этом с ней, — дал добрый совет Странд, невинно размахивая палкой. — Если она будет в хорошем настроении и не съест тебя сразу, то есть шанс узнать немало нового.

При всем своем уже сложившемся хорошем отношении к Аврайе и очевидности того, что это был рецидив весьма своеобразного, как понял Руффус, чувства юмора, его какое-то время трясло от этого предположения, а ответа и вовсе не нашлось.

Глава 7

Дальнейшее обучение можно было сравнить разве что с обрушившейся лавиной. По мере того, как у него начинали получаться пусть и самые простые вещи, но получаться, причем осмысленно и со все возрастающей повторяемостью, Руффус все больше увлекался и сам готов был просить о продолжении занятий, когда Странд уже предлагал ему отдохнуть. Когда он, наконец, выяснил сочетание нитей, позволявшее, при определенном их сплетении, передвигать предметы, и сумел самостоятельно сдвинуть небольшой камень, то вечером, уже в своей комнате, никак не мог остановиться, перемещая все, что попадалось на глаза. Все закончилось лишь тогда, когда он уронил на пол, разбив, кувшин, стоявший у изголовья. Узелок расплелся как-то сам, помимо воли принца, и он понял, что всему есть свой предел, в том числе и его пробуждающимся силам.

Странд оставался весьма доволен результатами занятий, снисходительно закрывая глаза на те естественные ошибки, что сопровождали некоторые из экспериментов Руффуса. Лишь когда тот перепутал нити и вызвал вполне заметный камнепад вместо легкого грома, он долго отчитывал ученика, едва успев остановить низвержение камней им на головы, но и то не столько за ошибку, сколько за нарушение требования об отказе от проб сил на особенно плотных нитях.

Долгие занятия, происходившие в состоянии близком к трансу, постоянно сопровождались нескончаемыми лекциями о природе тех или иных явлений. Содержание их нельзя сказать чтобы усваивалось, но от всего этого оставалось некоторое интуитивное ощущение взаимосвязи происходящих вокруг процессов и все увеличивавшаяся прогнозируемость последствий от тех или иных манипуляций ученика.

Почти сразу Руффус понял, что памятные пассы, которыми большинство волшебников сопровождают свои действия, — не что иное, как попытка сделать более наглядным для себя процесс сплетения силовых нитей. Эти пассы следует относить скорее к недостаткам, пусть и производящим впечатление на сторонних наблюдателей, чем к достоинствам, поскольку подобная визуализация процессов, которые вполне можно выполнять чисто умозрительно, может

позволить сопернику понять, какое заклинание, собственно, воспроизводится и более эффективно и быстро на него ответить. Он сразу же решил отказаться от подобной практики, чтобы впоследствии не переучиваться, тем более, что и так получалось вполне достойно для новичка.

Трудно было понять, почему важным компонентом его обучения являлось выполнение массы работы по дому. Приготовление пищи, которую поначалу можно было есть разве что с дикой голодухи или же абсолютно пьяным посетителям кабаков, уже утратившие всякую способность ко вкусовосприятию, бесило принца, как самим фактом того, что это приходилось делать, так и получавшимися результатами. Но Странд, подправляя вкус подобной стряпни, хотя бы до пристойного, одним небрежным заклинанием, упорно продолжал настаивать на продолжении опытов в этом направлении. Уже потом Руффусу пришло в голову, что назначением этих занятий было смирение гордыни и не более того. Отказ от свойственного всякому принцу амбициозного чистоплюйства. Хорошо еще, что канализационный вопрос у мага был, похоже, раз и навсегда решен и не требовал постороннего вмешательства, а то Руффуса начинало воротить при одной только мысли об этом.

Но в целом, он все готов был простить и принять, видя, сколь явным является продвижение в главном. Немного, правда, комплексовал, что все успехи достигаются при помощи наследственного приспособления в виде родимого пятна, легко фокусировавшего энергию, а не самостоятельно, но, с другой стороны, он утешал себя тем, что это можно расценивать как форму его природного дарования.

Большое облегчение он испытывал по поводу того, что Странд не копошился больше в его голове или по крайней мере делал это так, что принц не чувствовал, а не чувствовал — считай что и не было. Так было легче думать, потому что трудно представить себе человека, который получал бы удовольствие от того, что в его голове кто-то постоянно роется, как в записной книжке, пусть это и объясняется желанием помочь в чем-либо разобраться или же систематизировать какие-то данные. Гораздо комфортнее себя ощущаешь, когда можешь думать, что у тебя есть хоть что-то свое, сугубо личное, интимное, даже если это — не более, чем иллюзия.

Но самой большой радостью в его жизни в эти дни было ежеутреннее общение с драконом. Аврайа, обладавшая весьма своеобразным чувством юмора, заставлявшим порой задуматься над бренностью всего сущего, оказалась на самом деле более чем добродушной и расположенной к общению, тем более, что явно чувствовалось ее неравнодушие к Руффусу. Единственное, что мешало отдаться этому общению полностью — постоянно свербевший вопрос о ее происхождении и связи с эльфами. Сам по себе достаточно бестактный, он еще всегда оттенялся опасениями, связанными с воспоминанием о том, с каким добрым выражением лица упомянул о нем Странд, ясно отдававший себе отчет в том, что до тех пор, пока принц не получит на него ответ — успокоиться он вряд ли сумеет.

Вот и сегодня, выйдя после завтрака на двор и моя посуду, он говорил с Аврайей ни о чем, просто наслаждаясь той манерой, в которой она излагала свои мысли, но на языке его постоянно вертелся все тот же дурацкий вопрос, не дававший расслабиться. На черта же, все-таки, Странду понадобилось его поднимать? Или это все просто для того, чтобы повеселиться над бестолковым учеником?

Все, решил он окончательно, откладываем этот идиотизм до обещанной прогулки с Аврайей по воздуху. Наверняка там сложится соответствующая обстановка, которая существенно облегчит его проблемы, а если он не угадал и будет с грустью съеден Аврайей, то уж по крайней мере при этом он не доставит Странду удовольствия быть при сем свидетелем.