Мобберы
Шрифт:
– Может, не надо? – Рита своими глазами видела, как двадцативековой манекен спускал тетиву, и ей показалось, что на его застывшем лице проскочила жутковатая улыбочка.
– Надо! Иначе не выйдем. Тут у них всё как в партитуре расписано.
Рита только собиралась подивиться, откуда Хрофт знает слово «партитура», как он уже рванул засов и насилу сумел увернуться от выстрела, сделанного арбалетчиком. Четвёртый засов был выше всех остальных. Чтобы достать до него, Хрофту нужно было подняться в полный рост. Легионер с пращой выжидательно
Вдруг Джим вспомнил о своём намерении показать Рите, кто здесь настоящий герой. Хрофт опять заткнул его за пояс! Проморгать такую возможность… Но ведь четвёртый засов не отодвинут! Джим наметил цель и, вырвавшись из-за Ритиной спины, кинулся к двери. Столкнувшись с Хрофтом, первым вцепился в засов, дёрнул…
Хрофт, ругаясь во всю ивановскую, схватил незадачливого помощника поперёк торса и приёмом из арсенала дзюдоистов зашвырнул в угол, под ноги уже отстрелявшемуся арбалетчику. Сам же совершил каскадёрский трюк и покатился в противоположный угол, к стопам копьеметателя. Старался не напрасно: пущенный из пращи каменюка угодил как раз в порог – туда, куда Хрофт обычно падал после очередного раунда борьбы с засовами.
– Куда лезешь! – взлаял он. – Если нужна трепанация, я и так устрою!
Джим, физически ушибленный и морально раздавленный, лежал у пят истуканствовавшего легионера и молчал. О чём было говорить? Хотелось глотнуть стрихнина и упокоиться с миром. В глазах Риты он погиб – причём отнюдь не смертью храбрых.
– Ладно, вставай, – сказал Хрофт и в довесок снова потряс Риту изяществом речи: – Тут тебе не будуар.
А Рита будто и не замечала плачевного положения своего воздыхателя. Она смотрела на дверь, которая от попадания камня стронулась с места и приоткрыла вход в новый зал.
– Туда!
Хрофт не пустил её вперед – прошёл сам. Джим вынужден был подняться и на полусогнутых пойти за ними. Хотя всё-таки он предпочёл бы стрихнин.
Зал, в котором ещё горячо было от потухшего пожара, остался далеко. Они шли, не видя дороги. Уже не туннель, а узкая шахтёнка с низким сводом вела их вперёд. Свод подпирали сваи, выграненные из какого-то непрочного материала наподобие песчаника. Рита впотьмах натыкалась на них и всякий раз вздрагивала, опасаясь, что раздастся хруст и шахта завалится.
– Кроты её, что ли, прокладывали? – запыхтел Хрофт, когда шахта сузилась настолько, что передвигаться по ней можно было лишь ползком. – Вот упрёмся сейчас в завал – и кирдык.
Джим, слегка отошедший от своих переживаний, полз последним и, то и дело подцепляя съезжавшие очки, излагал собственную точку зрения на происходящее:
– Чтобы стать масоном, требовалось пройти ряд испытаний. Обычно посвящаемому завязывали глаза и вели кружным маршрутом к главному залу. По пути его могли ударить, уколоть кинжалом, обжечь – всё это делалось, чтобы проверить стойкость духа.
– Если я правильно помню, – сказала Рита, выволакивая ладони и колени из жирной земли, – у масонов была числовая символика…
– Да. Цифре «два» соответствовали две полярные противоположности, мужское и женское начала, а в некоторых интерпретациях – оппозиция Восток – Запад. Тройке – три масонские степени: ученик, брат и мастер. Четвёрка – Число Храма, четыре стадии очищения. Если нас ведут сейчас путём посвящения в масоны, то эти четыре стадии мы уже прошли. На первой нас очистили водой, на второй – воздухом, на третьей – огнём, на четвёртой – оружием: стрелами, копьём и камнем.
– Чище мы не стали… После такой дезинфекции и пемзой не ототрёшься.
– Это же образно! Цифра «пять» – Число Брата или Число Товарища. Думаю, что в пятом зале наши мытарства закончатся.
– Конец концу рознь, – афористично изрёк Хрофт и вытолкнул своё лоснившееся от пота тело из шахты-шланга. – Опаньки! Вот он и пятый!
Они снова могли распрямиться. Больше того – глаза их опять увидели свет. Странный, холодно-неоновый, но при этом неяркий, он исходил прямо от стен зала, словно они были покрыты фосфоресцирующим составом.
– Как они могли такое сделать? – изумилась Рита. – Если это фосфор, то он должен был давно погаснуть. Сюда ведь никогда не заглядывает солнце.
– Розенкрейцеры, да и некоторые другие масоны, считались хорошими алхимиками. Им было доступно многое.
– Алхимия появилась не раньше третьего века нашей эры! Её не могло быть в Помпеях!
– Судя по диссертациям современных историков, масонов тоже не могло быть в Помпеях. И всё же они тут были. Дата зарождения алхимии точно не установлена. Этим ещё египтяне при Рамзесах и Тутмосах баловались.
Хрофт подошёл к стене, на которой, как и во втором зале, были начертаны латинские буквы.
– Что здесь?
Рита пригляделась к освещённой неверным сиянием надписи:
– «Брат! Чтобы приобщиться к тайнам Ордена, тебе осталось одно испытание. Отринь подкову – и ты сделаешься Властелином Бытия».
Под надписью, сквозь слой светящегося субстрата, проступала эмблема: пятиконечная звезда, будто сошедшая с будёновки красноармейца, а в центре её – буква G.
– Гносис! – Джим запрыгал, как ярмарочный Петрушка. – Квинтэссенция масонства! Сокровища там! Там!
Хрофт поджал губы и протянул руки – как два разводных гаечных ключа – к выступавшему из стены полукольцу.
– Отринуть подкову? Айн момент…
Он прикоснулся к металлу и, возопив, как щен, которого пнули под хвост, отдёрнул руки.
– Горячо!
Рита приблизила пальцы к подкове – припекало.
– Везувий! Мы дошли почти до самого вулкана.
Она знала, что последнее извержение Везувия случилось в сороковых годах двадцатого века. Но вулкан не спал, он только подрёмывал – геохимическая жизнь в нём продолжалась, несмотря на внешнее спокойствие. Древнеримские предтечи масонов знали об этом.