Мобберы
Шрифт:
– Наверное, под этим залом – домница Гефеста. Или течёт термальный источник, в котором вода имеет температуру выше градуса кипения.
– Нет, – сказал Хрофт, – это не вода. Подкова – как из горна.
На подкове, раскалённой едва ли не докрасна, проглядывала скань – изображение, выделанное из впаянной в сталь проволоки.
– Тройной тернер, – прошептал Джим, – он же квадрат Сатурна…
В нём уже давно зрела, вырастала, как коралловый атолл, догадка. И вот…
– Абиегнус Монс!
– Чё? – всверлился в него непонимающим
– Её ещё называют Монте Абиегно! Мистическая гора, место происхождения розенкрейцерских талмудов… Вот она где! Золотая ось материка Джамбудвипа. Её сопоставляют с горой Меру, обителью буддийских богов. Считалось, что она находится в Китае, в отрогах Кунь-Луня, но её карма могла быть блуждающей… Розенкрейцеры, как и буддисты, верили в бессмертие.
– Уж не знаю, Монте это или не Монте, но забодяжено хитро! – Хрофт с уважением посмотрел на источавшую жар подкову. – Подключились, значит, на шару к вулкану и тыщу лет из него тепло качают.
– Две тысячи, – поправил Джим. – Возможно, и больше – мы же не знаем, когда было построено это подземное палаццо. Может быть, им ещё до нашей эры пользовались.
– Хорош лясы точить. Что делать будем, соколы ясные? Тут асбестовые рукавицы нужны, иначе руки до костей попалим… А иного хода нет – только туда.
– Да, – согласилась Рита, – только туда.
Подкова притягивала её: Рита безотрывно смотрела на этот кусок железа, стоявший (правильнее сказать, торчавший) между ними и сокровищем. Одно движение – и завеса тайны падёт. Одно движение…
– Мальчики, сделайте же что-нибудь! Миленькие! Пожалуйста!
«Миленькие»! Обращение было совокупным, но ведь оно относилось и к Джиму! Он почувствовал себя бегуном, у которого открылось второе дыхание. Да только ради того, чтобы ещё раз услышать это «миленькие», он готов был сделать всё, чего она ни попросит…
Джим впечатал носовую дужку очков себе промеж бровей, шагнул к стене и взялся правой рукой за подкову. Боль ворвалась в него сразу и была всепоглощающей: она выдавила из плоти все ощущения, а из головы – все мысли. Казалось, что он окунул руку в горящий напалм или по крайней мере приложил её к утюгу, чей терморегулятор был поставлен на «Хлопчатобумажную ткань». Заорав, он рванул подкову на себя, тут же выпустил её и принялся исполнять нечто среднее между негритянской джигой и украинским гопаком. В зале запахло горелой человечиной – как в стойбище каннибалов.
– Ну ты бизон!.. – ошалело выговорил Хрофт, на сленге которого это была наивысшая похвала.
Выпавшая в осадок Рита смотрела на Джима, а тот всё галопировал по залу, исходил криком и дул на руку. Но вот галоп перешёл в аллюр, затем – в сумбурный шаг, и наконец Джим остановился и сунул четыре пальца обожжённой руки в рот. Рита подбежала к нему, увидела расширенные глаза буйно-помешанного, и в душе у неё всё перевернулось вверх тормашками.
– Джим, родненький, ты меня слышишь?
«Родненький»! Ещё бы Джим её не слышал! Он и про боль забыл, и вообще про всё – вытащил руку изо рта и взглянул на Риту с таким благоговением, с каким даже хрестоматийный Тристан никогда не глядел на свою Изольду.
– Супербизон! – накинул баллы Хрофт. – Я бы в прыжке переобулся, чем вот так, голой рукой за эту фитюлину…
Джим залился карминной краской. В сердце, раздираемом счастьем, пели в обнимку Сирин, Гамаюн и Алконост.
– Покажи руку! – затребовала Рита.
Кожа на пальцах вздулась, а на ладони чернело выжженное тавро: тройной тернер, квадрат Сатурна.
– Этот символ соответствует у масонов цифре «девять», – не сказал, а, скорее, простонал Джим. – Остаётся десятка. Десять сефиротов, возводящих к Единому…
Подкова лежала на полу. Она выполняла в стене роль скрепы. После того как Джим выдернул её, на вертикальном фосфорическом поле обозначились багряные линии. Хрофт, как завзятый голеадор, отвесил стене пендаля, и фрагмент её, имевший форму шестиугольника («Печать Соломона», – успел пояснить Джим), вывалился наружу.
– Ура! – выкрикнул Хрофт и бросился на приступ.
В шестом зале было светло, как бывает в хорошо иллюминированном помещении. Свет проходил через разломы в полу, складывавшиеся в восьмигранник.
– Солнечный октаэдр! – провозгласил Джим. – В заключительной фазе посвящения с испытуемого срывали повязку и направляли ему в лицо яркий луч. Этот свет, по всей видимости, тоже имеет вулканическое происхождение… Чувствуете, какая здесь жарища?
В центре зала было возвышение, а на нём стоял диабазовый гроб. К гробу вели ступени, на верхней лежали два перекрещенных меча.
– Вот мы и пришли, – сказал Джим. – Эти ступени олицетворяют лестницу, ведущую в Храм Соломона.
– Каким боком Соломон причастен к масонам? – спросил невежда Хрофт.
– В Библии упоминается Хирам – своего рода прораб на строительных работах у Соломона. Он разделил своих подчинённых в зависимости от их профессионализма на три категории, поставил мастеров над подмастерьями и определил для каждой категории опознавательные знаки. Считается, что так зародилось масонство. Так что в Помпеях оно вполне могло не только существовать, но и процветать.
Хрофт двинулся к гробу. Джим перехватил его за кончик ремня, болтавшийся, как поводок.
– Я всё сделаю сам!
– Почему это ты? – спросил Хрофт неприязненно.
Он не был чрезмерно честолюбивым, но кто бы за здорово живёшь уступил право первого прикосновения к тайне веков?
Джим вместо ответа показал свою изуродованную ладонь, на которой горел квадрат Сатурна, и Хрофт без слов отступил. Джим был посвящён, и этот аргумент перевешивал все притязания Хрофта, несмотря на то, что на пути сюда он проявил не меньшую неустрашимость.
– Иди, Джим, – сказала Рита. – Иди и открой.