Mobilis in mobili. Личность в эпоху перемен

Коллектив авторов

Поэтому бегство от сложности, уход от сложности – это путь, который с одной стороны лишает нас переживаний потока, с другой стороны, он увеличивает риск при дальнейшем усложнении пойти вразнос, утратить контроль над собой и психологическую целостность. Эволюция всегда заключается в движении от простого к сложному: более высоко эволюционно продвинутый организм сложнее, чем менее высоко эволюционно продвинутый организм. И здесь большую роль играют вариации, отклонения. Изменчивость в эволюционном процессе играет примерно такую же роль, как и изменчивость в психологическом, социальном развитии. Об этом говорит историко-эволюционная теория А. Г. Асмолова [2007], который показал, что именно через позитивные отклонения в развитии личности происходит развитие общества в целом. Это недетерминированный, самоорганизующийся процесс. Сначала возникает множество индивидуальных вариаций, потом эти вариации подвергаются отбору. Историческая эволюция сходна с биологической эволюцией по Дарвину, причем источником вариативности

и изменчивости выступает личность, а социум, любая социальная структура играют консервативную роль, направлены всегда на сохранение статус-кво. И вот этот вариативный фактор в лице индивидуальности борется всегда с консервативным фактором в лице общества, сообщества, социума, и в каких-то случаях полезные флуктуации пробивают себе дорогу, что приводит к изменению целого. Источником любых инноваций является личность. Вариации задают новые потенциальные перспективы развития, а социальная среда может поддерживать инновации либо пресекать их.

Порядок из хаоса

Книга Н. Талеба «Антихрупкость» с подзаголовком «Как извлечь выгоду из хаоса» [Талеб 2014] представляет собой развитие его предыдущих идей и раскрывает правильную и неправильную стратегии взаимодействия с окружающим хаосом. Правильную стратегию Талеб называет «антихрупкость» – это то, что позволяет обратить на пользу стрессы, отклонения, трудности, вариации. Талеб, с присущими ему многочисленными повторениями, показывает, что в нашей жизни сталкиваются две стратегии: стратегии «хрупкоделов», пытающихся все предусмотреть, предсказать, детерминировать, контролировать и избегать любых стрессов, всего непредсказуемого, и вторая – стратегия антихрупкости. Критерии различения механизмов антихрупкости и хрупкости, по Талебу, довольно просты:

Все то, что от случайных событий (или каких-то потрясений) скорее улучшается, чем ухудшается, антихрупко; обратное свидетельствует о хрупкости [Там же: 22];

Если почти все то, что навязывается нам сверху, делает нас хрупкими и блокирует антихрупкость и развитие, все то, что идет снизу, наоборот, процветает от правильной дозы стресса и беспорядка [там же: 23].

Хрупкость не любит переменчивости, а также всего другого, что вносит дополнительную сложность в картину мира. Хрупкоделы верят в то, что события имеют причины, которые поддаются познанию и управлению. Антихрупкость примиряется с их отсутствием или непознаваемостью.

Антихрупкое, пройдя сквозь испытания, становится лучше прежнего. Этим свойством, – говорит Талеб, – обладает все, что изменяется со временем: эволюция, идеи, революции, политические системы, технические инновации, процветающая культура и экономика, выжившая фирма, хорошие кулинарные рецепты… Даже человечество, как вид на этой планете. <….>Уникальность антихрупкости состоит в том, что она позволяет нам работать с неизвестностью, делать что-то в условиях, когда мы не понимаем, что мы именно делаем, – и добиваться успеха [Талеб 2014: 20].

По большому счету нам лучше удается делать что-то именно благодаря антихрупкости. «Стремясь к порядку, вы обретете псевдопорядок; мерило порядка и контроля вы получите, только если раскроете объятия для случайности» [там же: 25].

В качестве прототипа этой идеи можно рассматривать введенный Э. Фроммом [1992] конструкт биофилии-некрофилии. Некрофилия, по Фромму, – это, по сути, отказ от всего, что не может быть сведено в какую-то жесткую систему, в порядок. Идеал некрофила – это идеал порядка, а как известно, идеал порядка – это кладбище. Они холодны, держатся на дистанции и привержены закону и порядку. Не живое, а мертвое возбуждает и удовлетворяет. Для некрофила характерна установка на силу. И в конечном итоге всякая сила покоится на власти убивать, сила есть способность превратить человека в труп. Они готовы убивать и умирать за то, что они называют справедливостью. И именно на некрофильных тенденциях в людях основывается влияние и популярность людей типа Гитлера и Сталина. Некрофил движим потребностью превращать органическое в неорганическое, он воспринимает жизнь механически, будто все живые люди являются вещами. И для него существенно обладание, а не бытие. Живое, напротив, не поддается контролю, не поддается управлению. Установка на жизнь биофила функциональна, а не механистична, биофильная этика основана на том, что добро есть все, что служит жизни, а зло есть все, что служит смерти, радость есть добродетель, а печаль есть грех. Живой ребенок всегда является источником тревог и неожиданностей. Если мать требует, чтобы он существовал в очень жестких рамках, которые она ему задает и не проявлял ничего, сверх того, что она от него ожидает и требует, она, говорит Фромм, может задушить его радость жизни, веру в рост и заразить его, в конце концов, собственной некрофильной ориентацией. Не только Фромм, но и целый ряд других авторов подчеркивают, что мертвое является частью нашей жизни, главный вызов которой – борьба с мертвым в самой себе, и что мертвое тождественно линейности, однозначности, предсказуемости. «Если бы я умел предсказывать все то, что случается со мной за день, я ощущал бы себя едва ли не трупом» [Талеб 2014: 106].

По большому счету, оптимальная стратегия, которой может

пользоваться человек в жизни – не пытаться все запланировать. Это не значит, что ничего не надо планировать, это значит только, что надо спокойно относиться к своим собственным планам, возможностям, тому, что что-то будет не так. Р. Бах [2008] говорил, что наша жизнь – это то, что начинается, когда наши планы терпят крах. Эта идея для психологии совершенно не новая, уже неоднократно высказывавшаяся. Я хочу только подчеркнуть: попытка сделать жизнь детерминируемой, полностью определенной и предсказуемой означает отрицание чего-то самого важного в ней. Идея о том, что все главное рождается здесь и теперь и в большой степени зависит от нас, что всегда есть варианты и возможности на что-то повлиять, которую давно продвигает, прежде всего, экзистенциальная философия и экзистенциальная психология, оказывается сейчас не чем-то маргинальным и экзотическим на фоне строгой науки, как это было раньше. Напротив, она находит очень серьезную поддержку в методологии современного естествознания и находится в полном соответствии как с современными основополагающими представлениями в области естественных наук, так и с представлениями в плане социальной теории, если то, что делает Талеб, обозначить как социальную теорию и практику (он всегда подчеркивает, что то, что он говорит, апробировано его собственной практикой и для него не существует такой теории, которая оторвана от практики).

Хаос как неуправляемая стихия перестает восприниматься как источник одних страхов. Взаимодействие с хаосом, как и с любой стихией, предполагает определенные навыки и компетенции, владея этими навыками и компетенциями, можно испытывать от этого взаимодействия не страх, а нечто противоположное. Так, человек, который не умеет плавать или плохо плавает, испытывает ужас перед такой стихией, как большая вода, но человек, который умеет хорошо плавать, испытывает наслаждение в той же самой большой воде: он на волнах, а не в волнах. И самое важное – это осознавать, что непредсказуемость, хаос и сложность, с которой часто не знают, что делать, это нормально, а если кажется, что все понятно, ясно и предсказуемо, это чаще всего иллюзия. Развитие и рост внутренней сложности помогает нам избавиться от иллюзий предвидимости и управляемости и быть готовыми к различным неожиданностям и к различным возможностям. А это и есть наиболее продуктивная стратегия в сложном, часто хаотическом мире в условиях хаоса.

Неопределенность, предельным выражением которой является хаос – это свойство жизни, по отношению к которому большинство людей испытывают широкий спектр отрицательных эмоций от дискомфорта до паники и стараются ее в своей жизни минимизировать (см. подробнее: [Леонтьев 2015]). Это нормально, это правильно, потому что любая деятельность связана с ограничением неопределенности; любая цель, любой выбор – это превращение неопределенности в частичную определенность, превращение. Однако жизнь сама постоянно порождает неопределенность (энтропию). Мир порождает энтропию, а живые системы, в особенности самодетерминируемые субъекты, преобразуют энтропию во что-то более упорядоченное, способны вырабатывать из этой неопределенности частичную определенность, порядок из хаоса, понимая при этом, что неопределенности все равно будет оставаться много. Неопределенность и определенность таким образом не противоречат друг другу, а дополняют друг друга, как Инь и Ян. И то и другое присутствует в жизни, ни то ни другое нельзя абсолютизировать, однако по влиянию на нашу жизнь они асимметричны: «Живущий иллюзией стабильности хрупок; живущий иллюзией переменчивости неуязвим и даже антихрупок». Философ А. Бадью [2013] назвал это «готовность к событию»: готовность к тому, что может быть все, что угодно, есть тот главный инструмент, та главная способность, которую нам важно поддерживать в себе и в тех, с кем мы работаем, одновременно учась этому у них. Другой термин для обозначения этой способности – преадаптация [Асмолов и др. 2017] – не адаптация к тому, что есть, а преадаптация к тому, чего еще нет, но что может быть. Это и есть то, что позволяет нам держаться на волнах в этой жизни.

Парадоксальным образом, именно изменчивость обеспечивает максимальную устойчивость. Современные подходы к феномену постравматического роста – парадоксальных позитивных изменений, наступающих как следствие психической травмы, – объясняют эти эффекты тем, что травма разрушает те закостеневшие бывшие когда-то адаптивными стереотипы реагирования, которые мешают нам меняться и развиваться дальше, и возвращает нам способность меняться, развиваться и приспосабливаться к новому ([Ford et al. 2008]; см. также: [Леонтьев 2016]). «Одно из посланий жизни: без перемен нет стабильности» [Талеб 2014: 172].

«Принято говорить: “Мудр тот, кто умеет провидеть будущее”. Нет, тот поистине мудр, кто знает, что далекое будущее неведомо никому» [Талеб 2012: 268].

Литература

Асмолов 2007 – Асмолов А. Г. Психология личности: культурно-историческое понимание развития человека. М.: Смысл: Академия, 2007.

Асмолов и др. 2017 – Асмолов А. Г., Шехтер Е. Д., Черноризов А. М. Преадаптация к неопределенности как стратегия навигации развивающихся систем: маршруты эволюции // Вопросы психологии. 2017. № 4. С. 1–23.