Mobilis in mobili. Личность в эпоху перемен
Шрифт:
Пригожин и Талеб сообщают нам, что мир сложен. В сложном мире все время случается что-то, что никак нельзя было предвидеть. Другой любимый пример, которым Талеб иллюстрирует ограниченность нашего знания – это пример с рождественской индюшкой, которую откармливают на протяжении всего года. Индюшка абсолютна уверена, экстраполируя ход событий, что так будет и дальше, так будет всегда. И когда индюшку режут к рождественскому столу, это оказывается неприятным сюрпризом, который никак нельзя было вывести из того, как шли дела до сих пор [Талеб 2012: 84; 2014: 150–151]. Талеб призывает нас не быть такими индюшками и не полагаться исключительно на экстраполяцию того, что было до сих пор, учитывая возможность того, что случается помимо всех закономерностей, находится за горизонтом нашего познания и оказывает наибольшее влияние на то, что с нами происходит.
Сложность и непредсказуемость ключевых событий, влияющих на наши действия в мире, коренятся в объективных закономерностях мироустройства. «Чем реже событие, тем сложнее им управлять, и тем меньше мы знаем о том, как часто оно случается» [Там же: 26].
Хаос, которому в физике соответствует более строгое понятие энтропии, выражает неупорядоченную динамику. По сути дела, энтропия – это увеличение степени неопределенности, степени распада, степени непредсказуемости. Второе начало термодинамики говорит об увеличении энтропии в мире как необратимом процессе. Этой тенденции противостоит живое. Все живые существа снабжены специфическими механизмами, которые повышают упорядоченность в противовес всему неодушевленному. Если в мире в целом энтропия нарастает, то живое, наоборот, творит из набора рассеянных веществ сложные структуры. Жизнь начинается именно тогда, когда возникает автономный обмен веществ с окружающей средой, включающий питание, выделение и дыхание, который и позволяет строить такие упорядоченные негэнтропийные структуры. Смерть – это та точка, в которой прекращаются процессы обмена веществ. Гниение, распад – это уже процессы энтропии, абсолютно однонаправленные, никакого дополнительного усложнения не происходит, просто постепенное растворение в окружающей среде того, что было прежде организмом.
Итак, главное, чем характеризуется живое, – это процессы усложнения, процессы развития. И. Пригожин показал необратимость времени, в противовес тому, что имплицитно полагалось классической физикой и вытекало из ее уравнений. Необратимые процессы обнаруживаются и в неорганической природе, но в наибольшей степени они характерны для живого, для систем, в которых идет наращивание сложности [Пригожин 2005]. Сложность – это не просто хаос. Когда у меня в кабинете на протяжении нескольких месяцев постепенно накапливается все большее и большее количество разных книг и бумаг, которые лежат повсюду, это не означает рост сложности. Сложность увеличивается, когда я делаю генеральную уборку, раскладываю все по своим местам и все эти элементы встраиваются в структуру, которая отчасти меняется. Увеличение количества элементов сопровождается в этом случае ростом организации этих элементов в упорядоченную структуру.
В процессе развития, говорит Пригожин, возникают флуктуации, отклонения от некоторого предсказуемого хода событий. Эти флуктуации находятся поначалу в контролируемых и предвидимых пределах, но в какой-то момент могут начать нарастать. Даже в сравнительно простых, неорганических процессах, в определенных их точках процесс может свернуть либо на одну, либо на другую траекторию и определяется это случайными микроскопическими флуктуациями, которые непредсказуемы. Все пути дальнейшего развития процесса оказываются возможными, но ни один из них не является необходимым. Пригожин использовал для обозначения этого термин «бифуркация» (раздвоение), введенный А. Пуанкаре. Ранее ученые считали, что жесткая детерминированность всех процессов во Вселенной неопровержима: есть причины, есть следствия и есть законы природы, их связывающие. Представители естественных наук свысока смотрели на гуманитариев, пытающихся говорить о свободе, выборе, и так далее: в природе все так устроено, что для свободы не остается места. Пригожин показал, что это не так. Новая неклассическая наука говорит нам о том, что в сложных процессах каждая закономерность имеет некоторый «срок действия», и в какой-то точке (точке бифуркации) эта закономерность перестает действовать и процесс должен свернуть на новую траекторию. На какую – это может определяться довольно малыми воздействиями. Альтернативой детерминизму выступает самоорганизация – «выбор одного из решений, возникающих в точке бифуркации, определяемый вероятностными законами» ([Пригожин 2006: 181]; см. также: [Пригожин 1999]).
В жизни развивающихся систем, связанных с наращиванием сложности, оказывается много таких точек: после бифуркации в другой точке возникает новая бифуркация, в третьей точке еще одна… Каждый человек может окинуть свою жизнь ретроспективным взглядом и вспомнить какие-то отрезки жизни, когда все неслось по рельсам, было понятно и однозначно, без вариантов, и чтобы свернуть с этой колеи, требуются нечеловеческие усилия, причем без гарантии, что получится. Эта колея может восприниматься как что-то хорошее, может как что-то плохое, но есть ощущение абсолютной безальтернативности. А бывает наоборот, стоишь на перекрестке и не понимаешь, куда свернуть, и хоть бы что-то подтолкнуло, но нет, ничто не детерминирует решения и приходится самому мучиться, внося свои соображения в эти общие процессы усложнения живых систем. Бифуркация оказывается зоной порождения нового, непредопределенного. Именно в этой зоне вырастает значение флуктуаций, то есть проявлений случайного разброса стохастически распределенных значений вокруг ожидаемой средней тенденции. Развитие любого общества осуществляется через цепь бифуркаций. Приметой и предпосылкой бифуркаций выступает кризис, поэтому кризис оказывается необходимой предпосылкой развития. «Бифуркации являются одновременно показателем нестабильности и показателем жизненности какого-либо рассматриваемого общества» [Пригожин 2013: 79]. То же можно сказать и применительно к личности.
Вызов сложности и пути совладания с ним
По мере того, как нарастает неопределенность, нарастают различного рода отклонения, непредсказуемые флуктуации, система может переходить в режим, в котором есть риск, что она пойдет вразнос, начнет утрачивать свою сложность и в какой-то момент перестанет быть самодвижущейся, саморазвивающейся, самодетерминирующейся. Если сложность того мира, в котором мы живем, растет, мир оказывается сложнее, чем мы в состоянии воспринять и упорядочить, переварить, и как-то с ним справиться, есть по меньшей мере три возможных способа реагирования на этот вызов сложности, который мир нам предъявляет.
Первый способ – я не выдерживаю эту сложность, перестаю даже пытаться что-то контролировать и сваливаюсь в режим механического реагирования на все, что происходит, отказываюсь от чего-либо похожего на адаптацию, попросту «схожу с ума». Это явно патологический паттерн.
Второй, наиболее распространенный вариант, не патологический в клиническом понимании, но, пожалуй, «метапатологический» в понимании А. Маслоу [1999] – это вариант упрощения мира: я не справляюсь с таким сложным миром, поэтому я его упрощу. Этот мир для меня будет прост, я его сведу к двум-трем базовым измерениям, я буду реагировать самым простым, элементарным образом: я буду слушать старших, буду следовать тому, что говорит мамочка, старший по званию или священные книги, я не буду морочиться, все слишком сложно, отстаньте, я хочу жить проще. «То же самое обстоятельство, которое понуждает нас к упрощению, заставляет нас думать, что мир менее хаотичен, чем он есть на самом деле» [Талеб 2012: 128].
Третий способ – пытаться самому усложняться, то есть повышать внутреннюю организацию, развивать новое понимание, выстраивать новую структуру: структуру мира, структуру объяснения собственного поведения, структуру управления собой и своей жизнью, пытаясь угнаться за сложностью мира. Этот путь безнадежен, мы никогда не сможем угнаться за усложнением мира, но только он ведет нас по продуктивной траектории развития. Сложность пугает, если воспринимать ее как нечто патологическое и ненормальное, но понимание того, что сложность – это продуктивная вещь и ценный ресурс, позволяет пересмотреть отношение к ней. Как-то в одном немецком университете я увидел на стене табличку-объявление: «Если бы мозг человека был настолько простым, чтобы его можно было познать, мы были бы такими тупыми, что не могли бы это сделать». Замкнутый круг, однако, ему можно радоваться, а можно печалиться. Печалиться тому, что человеческий мозг так сложен, что его не познаешь, а радоваться тому, что мы сами настолько сложны, что это дает нам какие-то шансы.
Наше время, не только в нашей стране, но и в масштабе всего человечества, характеризуется глобальным вызовом сложности и глобальной конфронтацией простоты и сложности. К этому можно, слегка утрируя, свести многие конфликты современного мира, вплоть до того, что обозначается как конфликт цивилизаций – они предстают как конфликты между стремлением к сложности и стремлением к упрощению. Личностные, психологические конфликты тоже нередко к этому сводятся: одна альтернатива, от которой человек стремится уйти, связана с культивированием сложности через усилия, через культуру, через несение бремени выбора и расширение пространства возможностей, а другая альтернатива связана наоборот с трансформацией этой сложности в простоту, в максимально простые, элементарные и традиционные схемы. Фактически, механизмы моды, механизмы конформизма, механизмы трансформации того, что когда-то было культурой в массовую культуру, в то, что сейчас называется словом формат, – это всё разные проявления редукции сложности. Отказ от сложности в пользу простоты, которая нередко сейчас в условиях тех вызовов, которые стоят перед человечеством, хуже воровства, как говорит пословица. Собственно говоря, вся массовая культура – это форма жизни, которая направлена на поддержание исключительно низших, непроизвольных психических функций, по Л. С. Выготскому, в ущерб высшим, произвольным, осознанным (cм.: [Леонтьев 2010]).
Сложность, безусловно, имеет как положительные, так и отрицательные стороны. Она идет рука об руку с непредсказуемостью, неопределенностью, неизвестностью, вместе с тем она идет одновременно рука об руку с эволюцией, расширением возможностей, креативностью. М. Чиксентмихайи [2017] в своей книге «Эволюция личности» писал про эволюционную роль вызова сложности и про наращивание сложности как главный механизм развития личности. Еще раньше, в книге «Поток» [Чиксентмихайи 2011] он, по сути дела, дал объяснение того, зачем нужно развиваться, в чем состоит механизм, обуславливающий необходимость человеческого развития. Оказывается, что решение задач на грани наших возможностей дает ни с чем не сопоставимое переживание потока, оптимальное переживание, как характеризует его Чиксентмихайи, которое представляет собой особую разновидность счастья, которую другими способами получить нельзя. Повторное решение той же задачи уже не даст переживания потока, необходимо усложнить задачу, тогда ее решение принесет чувство потока, но чтобы справиться с более сложной задачей, необходимо усложниться самому. Если альпинист залез на вершину и испытал экстаз, он не испытает его еще раз, вторично покорив эту вершину, нужна уже другая. Получается, что развитие и усложнение являются условиями получения снова и снова уникальных переживаний потока, чувства радости и это дает убедительное объяснение того, какова мотивация вложения усилий в собственное развитие.